Александр МУРАШЕВ

ДВА СТОПТАННЫХ ТУФЛЯ НА ОДНУ НОГУ
В ОТРОГАХ СИХОТЭ-АЛИНЯ
(или двое без лодки, но с «джи-пи-эсом»)

Джерому Клапке Джерому, пожалуй, было легче сочинять веселый рассказ о трёх молодых интеллигентах, малосведущих в перипетиях походной жизни. Сложнее задача изобразить походный быт двух симпатичных, достаточно пожилых и серьезных исследователей, брошенных своими научными интересами в горную тайгу, где правила зачастую задает Его Величество Случай. Однако в таких экстремальных ситуациях и обнаруживается уровень профессионализма. Как считают теоретики, экстремальная вовсе не означает непредвиденная. Когда между этими двумя понятиями ставится знак равенства, вот тогда становится уместной шутка. (Еще бы, так бездарно влипли! Ха-ха-ха!) Разумеется, если преодоление очередного недоразумения окончится благополучно для действующих лиц, то можно и посмеяться.

НЕ ДЕЛИСЬ СВОИМИ ИДЕЯМИ С НЕЗНАКОМЦАМИ

Началось все как обычно, буднично, почти незаметно в ворохе разнообразных повседневных дел. В начале года я зашёл в апартаменты географического общества заплатить членский взнос, а заодно осведомиться о планах работы на ближайшее время. Ученый секретарь передал мне увесистый конверт со словами:

- Это по твоей части. Прислали из Приморья. Отчёт о самодеятельной экспедиции группы путешественников на перевал Муравьёва-Амурского, подробный дневник похода, какие-то схемы… Ты путешественник- экстремальщик? Вот и разбирайся… И напиши отзыв.

Несмотря на то, что такие экспедиции являются самодеятельными, проводимыми по большей части непрофессионалами, они выполняют рекогносцировочную работу и способствуют привлечению интереса профессионалов – археологов, историков, геологов. Важны такие экспедиции и в плане экономического развития, т.к. попутно определяют реальную топографическую обстановку, что может быть востребовано при предпроектной проработке планов дорожного и иного строительства.

Примерно так я и написал в отзыве, а придя домой, решил направить отважным туристам несколько советов по оформлению отчета. Первым делом посоветовал приложить топографическую карту района исследований с указанием на магнитный север, из которой было бы понятно, где они прошли. Из присланной схемы, выполненной по данным прибора спутникового позиционирования, невозможно понять в какой стране находится этот участок – в Тибете, Америке или на Алтае. Что означает, например, такое определение местонахождения группы: «Сегодня мы подошли к точке номер девять»? Или, например: «Отклонились от линии маршрута на двести метров»(?) Непонятен смысл такого хождения, незрячие они все, что ли? Двести шагов в сторону (даже не два километра) – и паника?! Стоит ли вообще упоминать о такой мелочи?

Из этого ребуса мог быть только один вывод: ребята вообще никак не ориентируются в таёжной обстановке. Скорее всего, это новички, «октябрята» - решил я и, чтобы поддержать в туристах боевой дух исследователей природы, дополнил послание такими рассуждениями: «Маршруты по древним путям перемещения этносов интересны во многих аспектах, важнейшим из которых является задача восстановления подлинной истории зарождения цивилизации. Согласно гипотезе Б.Г. Тилака и наших современников В.Н. Дёмина и О.М. Гусева, Сибирь и Дальний Восток являются областями обитания гоминид (и древних людей) и перемещения их впоследствии (в межледниковье) в южные области».

В отчёте также должна быть дана краткая информация о цели, задачах, маршруте, составе участников и результатах экспедиции. Отчёт завершают выводы и рекомендации.

Всё было серьёзно, Джером Клапка Джером отдыхал на книжной полке вместе со своими тремя героями в лодке, не считая собаки.

Примерно через месяц позвонили из Приморья. Обладатель бодрого голоса сообщил, что он готовит новую экспедицию в центральную область Сихотэ-Алиньского хребта. Что бы я мог посоветовать в качестве цели исследования? Это меня несколько озадачило. Обычно вначале возникает проблемная ситуация, а здесь, наоборот… «Однако, - решил я, - у туристов основная задача – пройти маршрут как можно чуднее, от этого зависит количество баллов и их героическая репутация».

- Во-первых, обратите внимание на останцы и крупноглыбовые развалы. Они могут носить следы первобытных астрономических наблюдений, быть частью первобытной так называемой «пригоризонтной обсерватории». Во-вторых, на скальных выступах могут произрастать реликтовые виды растений, например, такие, как найденные биологом Борисом Шибневым на Бикине плаунок тамарисковый и пиррозия язычковая. В-третьих, следует ко всему быть внимательным: рельеф, состав древесной и недревесной растительности, состав горных пород и минералов, и так далее – всё должно интересовать естествоиспытателя.

Звонки стали повторяться всё чаще. Гарвейдс Бонифатьевич, так звали моего телефонного информатора, сообщил, что потенциальные участники предполагаемой экспедиции по разным причинам устраняются от участия в его походе. Даже мой знакомый биолог известный работами по дикорастущим съедобным растениям и тот отказался, сославшись на занятость. Имя моего будущего спутника на слух было почти идентично имени одного из персонажей повествования Джерома К. Джерома. Этот факт сам по себе настроил меня на лад философствующего обывателя, собственное здоровье которого, да и вообще собственное мнение оценивается им превыше всего. Я решил ничему не удивляться и всё воспринимать с чувством юмора, как курьёз природы.

Нет дыма без огня, - справедливо подумал я. В Хабаровске оказалось не трудно разыскать охотника, который соглашался быть проводником Гарвейдса в прошлом году. Охотник оказался ещё и краеведом. Они планировали вдвоём ходить полмесяца, а возвратились через два дня. Проводник пояснил, что ключ Каменистый труднопроходим, сплошной бурелом, лучше подниматься к перевалу по Самаргинскому ключу. Мне это откровение показалось странным, но, сопоставив содержание наших сумбурных телефонных разговоров с фактом внезапного отказа охотника-проводника от продолжения маршрута, я предположил, что Гарвейдс Бонифатьевич хотя и весьма общительный, но суетливый человек, способный создавать проблемы на пустом месте по причине крайней мнительности. К тому же, мне показались наивными его заявления, что топографическая карта местности и компас – вчерашний день. Невежественность в таком важном вопросе могла быть следствием вульгарного опыта спортивного ориентирования или, наконец, патологического упрямства. Вместе с тем, человек, высказывающий столь неожиданное для профессионала мнение, должен быть весьма неординарным субъектом. Что-что, а прочесть заново правила безопасного прохождения горно-таёжных маршрутов, несомненно, придётся. И не только прочесть, а ежечасно убеждать спутника в важности техники безопасности. Для меня всё это было азбучной истиной, поэтому, как и свойственно настоящим профессионалам, я об этом редко задумывался. Если уж быть предельно честным, то «модус вивенди» профессионала – «куда кривая вывезет». Он сломя голову лезет в какие-то неисследованные ловушки, а затем героически преодолевает ситуации, в которые влип по своей глупости. «Кривая» обычно благоволит профессионалам, хотя случаются с ней разногласия.

Спортивное ориентирование, распространенное в 60-х годах прошлого века, – так называемая «охота на лис» - состоит в следующем. Где-то в кустах прячется оператор с передатчиком радиосигнала. Спортсмен-турист с портативным приёмником, снабжённым ориентированной антенной, фиксирует направление на этот сигнал и сломя голову бежит к его источнику, как по верёвочке, через кусты и овраги, не разбирая дороги и не замечая ничего вокруг. Кто быстрее прибежит, тот и победитель.

Таким «волшебным клубочком» из русской сказки про Ивана-царевича и Серого Волка является в настоящее время прибор спутникового позиционирования JPS (джи-пи-эс). Куда клубочек покатится, то есть куда укажет стрелка указателя на дисплее, в том направлен и двигается турист. Чтобы «клубочек» не ошибся, заранее вводят ему задание. Для профанов, которые не способны даже сориентировать топографическую карту, не то, чтобы сопоставить с обстановкой на местности, такой «джипиэс» является незаменимым волшебным клубочком.

Поскольку все потенциальные участники похода отказались от участия в этом сомнительном на их взгляд предприятии, не сулившем никакой выгоды, осталось только двое прирождённых тайгоброда – я и Гарвейдс Бонифатьевич.

К этому времени я уже понял, что мне предстоит иметь дело не с группой пионеров-октябрят, а с достаточно взрослым и весьма увлечённым человеком с некоторыми странностями, впрочем, простительными для увлекающихся людей. Глядя со стороны, можно подумать, что они сознательно выбирают принцип: «Живи как можно чудней». Вместе с тем, таков их характер, такова природа.

До места начала маршрута – временно законсервированной базе крупной лесозаготовительной фирмы – предполагалось доехать на личном автомобиле Гарвейдса. Он выедет из Приморья ночью, а в конце дня подберёт меня на ситинском повороте трассы Хабаровск-Владивосток. Это сэкономит не менее двух дней пути. Гарвейдсу Бонифатьевичу я сообщил, что смогу отстраниться от дел на неделю, в крайнем случае, дней на десять, не больше. Таким образом, преимущество нашего предприятия в быстром перемещении к исходной точке пешей части маршрута были очевидны, несмотря на многочисленные сомнения в возможности достигнуть намеченной цели в установленные сроки.

Подкупала также общительность приморского тайгоброда. Заметно, что человек не комплексует, говорит то, что думает. С таким спутником можно идти хоть куда. «По крайней мере, будет весело» - решил я. Мы быстро перешли на «ты» и даже несколько раз, ни мало не церемонясь, я назвал его Гаррисом. Что-то мне подсказывало, что натуральный Гарвейдс со своей непосредственностью и маниакальной исполнительностью мог бы оставить далеко позади одноимённого импозантного литературного героя Джерома К. Джерома.

Вместе с тем, моё сообщение о гипотезе Б.Г. Тилака, в которой он доказывает циркумполярное расположение прародины ариев, по-видимому, самым сильным образом подействовало на воображение Гарриса.

- Михалыч, как ты думаешь, на останцах могут быть какие-нибудь наскальные рисунки древних людей? Какие-нибудь писаницы или писанцы…, – однажды поинтересовался он. – Я связался с местными охотниками, они пошутили, сказали, что наскальные рисунки и «писуниц» они обеспечат к нашему приезду, была бы водка.

В другой раз он уже заявил, что было бы разумно привлечь к участию в экспедиции геолога, ботаника, орнитолога, археолога, астронома и антрополога. Таким образом, семидневный рекогносцировочный блиц-поход, как я себе это представлял, грозился перерасти в грандиозное предприятие с участием приморских научно-исследовательских институтов, спасателей министерства по чрезвычайным ситуациям, военных сил России, прессы и телевидения. Ближний космос также должен был открыть канал для общения Гарриса с коллегами. Я понял, что организаторские способности Гарриса неограниченны.

- Пойдем на полтора месяца, а может быть, и больше, - сказал, как отрубил, Гарвейдс Бонифатьевич.

Это было уже слишком.

- На полтора месяца или даже на весь сезон ты пойдешь без меня. А я буду на даче спасать картошку от прожорливых божьих коровок, в бога их душу мать! Кроме меня этим заниматься некому. Неделя – не больше!

Телефонная трубка насупилась и после продолжительного молчания выдавила:

- Ты думаешь, за десять дней мы дойдем до семнадцатой точки, перевалим на Самаргу и возвратимся к точке под номером девять?.. Мы обязательно должны найти наскальные рисунки. Как ты считаешь, племена ариев могли пройти перевалом Муравьева-Амурского?

- Ну… к перевалу… Там идти-то всего ничего, каких-то… не больше тридцати километров, - запинаясь, попытался ответить я сразу на все вопросы Гарриса.

Мне казалось странным, что у человека, который собирается идти чёрт знает куда, в голове вместо чёткой картины топографии местности какие-то абстрактные точки, как кочки на болоте. Каждой кочке присвоен свой номер, и весь смысл похода оказывается в том, чтобы наступить на кочку под следующим порядковым номером. А если промазал? Значит надо возвратиться к пронумерованной кочке и всё начать сначала.

Гаррис предложил выдвигаться в начале третьей декады июля, поскольку раньше и позже он ожидает прихода в порт морских судов. Следовательно, основная работа Гарриса связана с морем, решил я. Этот факт никак меня не беспокоил, всякое случается: не только моряки, но и лётчики иногда увлекаются таёжными путешествиями. Лишь по истечении некоторого времени робко обнаружилась связь Гарриса-моряка с Гаррисом-тайгобродом.

«ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ»

Даже далёкий от исторических проблем человек, если ему удалось окончить среднюю школу, понимает под этим названием встречу двух закадычных друзей, когда за их плечами хорошо выполненная работа, а впереди – долгожданное общение в связи с началом нового совместного проекта. Разумеется, никакой реки Эльбы под Хабаровском нет, в чём некоторые хабаровчане вполне уверены, а другие – не очень. И этим, сомневающимся, мы говорим: Встреча на Эльбе могла произойти только в Германии, а под Хабаровском протекает ничем не приметная река Сита, именем которой, между тем, назван поворот от основной трассы и поселение на её левом берегу. Севернее этого поворота (будем с самого начала топографически точными) вдоль трассы разбросаны убогие домишки (да простит читатель мне этот устаревший термин) села Владимировки. Частные домовладения, как теперь принято говорить. Частновладельцами сплошь насыщена вся Владимировка. Правда, некоторые из них владеют лишь половиной двухквартирных апартаментов, скрытых в зелени зарослей прилегающих переулков, но, тем не менее, всеобщая и полная приватизация подняла их на уровень собственников жилья, а следовательно, опять же по устаревшей терминологии, буржуев, которых пора бы раскулачить. А ещё Владимировка – это, говоря фигурально, ближневосточная часть железнодорожной станции Кругликово, куда я прибыл дневной электричкой для последующего перемещения к вышеупомянутому, я бы сказал, неприметному до нарицательности, ситинскому повороту.

До вечера было ещё далеко, поэтому я сразу же направился в зал ожидания. Этот шедевр железнодорожного зодчества поразил меня сверкающей пустотой. Он был возведён в связи с проездом из Москвы во Владивосток одного из президентов – соавторов возрождения «высокой традиционной народной культуры», по их мнению, незаслуженно названной советскими учёными религиозным мракобесием и мошенничеством.

Во всём сказывалась высокая культура частнособственников Владимировки, а также их гостей: все выключатели и плафоны были на месте, не то, что в таком же общественном месте железнодорожной станции Литовко, расположенной севернее Хабаровска. Нравы северных людей оказались намного проще, по перрону там слонялись подвыпившие подростки, выискивая приезжих, которые предпочитали не задерживаться рядом с этим социально опасным местом.

Наслаждаться одиночеством пришлось не долго. Вначале, громыхая входной дверью, вошёл молодой человек с литровой бутылкой пива и расположился напротив, всем своим поведением демонстрируя свободу личности в России. Следом нетвердым шагом прошла компания не то встречающих, не то провожающих. Они расположились в ряду кресел слева от меня и по очереди отхлёбывали из одной бутылки. Из расстёгнутых в связи с летним зноем одежд тускнели на верёвочках кресты. Время от времени к компании временно глубоко верующих присоединялся с виду совсем обалдевший субъект неопределённого возраста, одетый в какие-то спортивные одежды неопрятного вида. Субъект входил, семеня и пошатываясь, что-то сообщал компании, доверительно осклабившись, и так же нетвёрдыми шажками удалялся, отхлебнув из дружески протянутой бутылки. Железнодорожная станция жила своей обычной высококультурной жизнью православных христиан.

Знойный день переходил в послеполуденный период, пора было отправляться на поиски путей к автомобильной трассе. Оказалось, прямого пути от вокзала не предусмотрено, все дороги Владимировки немыслимо извилисты, население словно вымерло, поэтому моё представление о сельском быте отдавало субъективизмом. Единственный встречный прохожий оказался также изрядно подвыпившим молодым человеком. Он был раздет по пояс, но с крестом на шее. Поравнявшись, «православный христианин» очумело выпучил глаза и, по-видимому, страдая от недостатка внимания, решил пообщаться:

- Здорово, батя! – трудно и старательно выговорил он, но, истратив на эту фразу последние силы, остановился, отдыхая всем телом.

- Ну, привет, - ответил я, не сбавляя шага. Постояв некоторое время в замешательстве, субъект религиозной перестройки побрёл в сторону культурного центра. Создавалось впечатление, что национальный российский капитализм немыслим без церковников и церкви. Молящийся тандем распределяет и одновременно выполняет собственный заказ на идиотизацию населения.

Гаррис беспрерывно звонил по мобильной связи. На этот раз он сообщил, что находится приблизительно в тридцати километрах от города Вяземского и в третий или четвертый раз стал допытываться, как он сможет узнать нужный поворот на Ситу, несмотря на то, что я всякий раз подробно объяснял ему, а до поворота ещё сто двадцать километров. В очередной раз я не выдержал и рявкнул в трубку, чтобы он позвонил, когда выедет из Переяславки, что рядом. Я подозревал своего заочного знакомого в непоследовательности. Он молол чепуху про какие-то точки маршрута, а главные вопросы пропускал мимо ушей.

- Гаррис, ты рюкзак снарядил? Топор, карта, компас, охотничий нож, - всё упаковано?

Трубка что-то попыталась возразить и замолчала.

Если мысленно соединить отрезком прямой линией вокзал железнодорожной станции и автобусную остановку на дальнем востоке ближневосточной части Владимировки, мы обнаружим, что длина этого отрезка не более двух километров. Мне понадобилось больше часа времени и весь мой опыт таёжных переходов, чтобы достичь намеченной цели. Иногда я срезал углы и изгибы центральной улицы по тропам, проложенным населением через заросли и болотца, топкие зимники заводили в тупики или заросшие ерником мари. Несмотря на сложности поселкового рельефа, обливаясь потом, я вышел к искомому повороту, отмеченному сразу двумя бетонированными автобусными павильонами. Из достопримечательностей ситинского поворота следовало бы ещё отметить чебуречную и крытый шифером прилавок с бойким названием «Ярмарка».

Напротив «Ярмарки» в глубине бетонированной как ДОТ (долговременная огневая точка) автобусной остановки держали оборону двое не охваченных организованным прилавком субъектов. Они вели торговлю четырьмя литровыми банками с ягодой голубикой, несколькими дубовыми вениками и тремя крохотными ведёрочками с сыроежками и подосиновиками.

Продукция их конкурентов отличалась большим разнообразием. Кроме вышеперечисленного, здесь были выставлены ёмкости с мёдом, земляникой и вишней, кедровыми орехами, из огородной продукции – картошка, а также различный хозяйственный инвентарь кустарного производства – топорища, черенки для лопат, кос, коромысла и прочее.

По обеим сторонам автомобильной трассы торговля успеха не имела. Вместе с тем, преимущества «Ярмарки» были очевидны: спаянный чувством локтя прилавок встречал и провожал проносящихся мимо в авто несостоявшихся потенциальных покупателей с достоинством рыцарей, ищущих повод броситься в атаку на врага, в то время как автобусная остановка выражала тоску и покорность на милость победителей. Мои симпатии были на стороне ущемлённой части дороги, безропотно переживающей свою участь.

«Ярмарка» оказалась более продвинутой в духовном и интеллектуальном отношении сообразно с результатами «традиционной культуры». Все торговцы единогласно заявили мне, что неудачи стали их преследовать после того, как телевизионщики показали «Ярмарку» по телевизору, находя в этом происки неизвестных науке враждебных сил. Кто-то даже посоветовал коллективно обратиться в церковь к местному «батюшке», который только один знает, как обуздать распоясавшуюся телевизионную нечисть.

Оставив прилавок в состоянии дискуссии, я вышел на свободную от построек часть ситинского поворота и стал ждать Гарриса. Вся восточная часть открывающегося взору пространства представляла заболоченную клюквенную марь, зарастающую березняком на возвышениях рельефа. Это царство комаров приходило в движение, как только солнце опускалось ниже известной ему отметки. Следы борьбы за существование, а именно, многочисленные кострища, в отчаянном беспорядке покрывали обочину дороги. Я, было, тоже ухватился за эту подсказку коллективного опыта, но из-за поворота вырулила иномарка с рулящим Гаррисом.

Как и встреча на Эльбе, наша встреча на ситинском повороте происходила по всем правилам военного искусства. Первым делом, после рукопожатий и словесных приветствий следовал обмен документацией. Я передал Гаррису маршрутный лист, где в графе «Цели и задачи» скромно значилось: «Топографический мониторинг местности», в то время как соответствующий документ, выданный Гаррису в Приморье, отражал широту его интересов и познаний сразу в нескольких областях науки.

По-видимому, документ Гарриса предназначен был обилием разнообразных научных терминов вызвать шок у официальных лиц сельских администраций и тем самым активировать у них инстинкт содействия общественным инициативам. На мой вопрос, как обстоит дело с топографической картой местности, Гаррис с гордостью продемонстрировал прибор спутникового позиционирования – один из первых образцов туристической индустрии. По весу и по габаритам этот спутник туриста мало уступал первому тому труда классика марксизма «Капитал», но по внутреннему содержанию, как следовало из объяснений Гарриса, он был значительно богаче. Так же, как легко можно было ориентироваться в экономическом пространстве с помощью открытого Карлом Марксом закона о прибавочной стоимости, так же легко, по словам Гарриса, управлялась с задачами ориентирования стрелка «джи-пи-эса» - так кратко именовался этот прибор на русском языке по начальным буквам его английского имени. Прибор переносился на поясном ремне в кожаном футляре. Чтобы сохранить равновесие, турист несколько уклонялся в сторону от вертикального положения, отчего напоминал инвалида, у которого одна нога короче.

Расхваливая достоинства этого «джи-пи-эса», Гаррис восторженно заметил, что заблудившийся турист с его помощью может определить географические координаты своего местоположения с точностью до нескольких шагов и отметить эту точку на встроенной карте изменяемого масштаба. В конце лекции он выразил уверенность, что я подружусь с «джи-пи-эсом», как только овладею искусством управления им. С этими словами он трижды поцеловал аппарат в дисплей.

Я, оценив чувство юмора Гарриса, всё-таки не оставлял попыток вернуть его в практическое русло и, воспользовавшись паузой, спросил, имеется ли при нём топографическая карта местности, которую он обещал выкопировать в МЧС. Ещё из телефонных переговоров с Гаррисом я заметил, что всякое упоминание о картах местности его раздражает.

- Зачем тебе карта, когда у нас есть «джи-пи-эс»? - спрашивал он обиженно. – Ну, есть карта, возьми вот,.. «сотка».

Он небрежно, с выражением брезгливости вынул из папки лист, сплошь окрашенный в зелёный цвет.

- Это мне в МЧС выдали. В одном сантиметре тысяча двести метров. Но это ерунда, выброси,.. – с этими словами он продемонстрировал схему, на которой красной линией был нанесён маршрут и в кружках отмечены номера точек привязки. – Вот по этой карте пойдём!

Я ответил Гаррису, что заблудиться легко и с картой, чему он не обрадовался.

Когда карта у тебя в кармане, ты всегда ленишься проверить направление движения, потому что при этом компас всегда забивается в самый дальний угол кармана, и ты всякий раз с руганью выковыриваешь его. Наконец, это тебе надоедает, и ты решаешь отдавать предпочтение обычным ориентирам. Мысли о карте вызывают неудобство. Ты принимаешь решение ориентироваться по солнцу и часам. Это проще простого: механические часы всегда на руке, не говоря о самом солнце. Через какое-то время ты обнаруживаешь, что окружающая местность не соответствует тому, что ты ожидал увидеть, продираясь сквозь уссурийские дебри, и начинаешь подозревать в этом недоразумении свои часы. Оказывается, механизм отсырел, стрелки замерли и последние пять или десять километров ты шёл неизвестно куда. Имея такой опыт, я никогда не беру в поход механические часы. Лучше если часы возьмёт твой спутник, тогда будет не так обидно, и ты в подобном случае всегда можешь порадоваться неожиданному приключению и напомнить спутнику, какой он профан.

Такие эмоции вредны особенно, когда вы ломитесь сквозь заросли в пойме реки или пересекаете широкий распадок. Вам необходимо перейти на противоположную сторону. Казалось бы, нет ничего проще: справа - гряда сопок, слева – гряда сопок, - параллельны, как две рельсы железной дороги. Однако фокус в том, что параллельные прямые пересекаются! Да, кажется, что вдали рельсы сбегаются к одной точке. И вот, стараясь двигаться кратчайшим путём, то есть, выстраивая перпендикуляр к противоположной гряде сопок, вы незаметно сваливаетесь влево. В связи с этим пройденный вами путь представляет дугу, а если пойма шириной в несколько километров, то и крендель.

- Ты можешь крутиться в пойме чёрт знает сколько, пока не додумаешься посмотреть на карту, и даже тогда ты не скоро отделаешься от ощущения, что стоишь на противоположной стороне распадка, - сказал я Гаррису. – Как только я попадаю в пойму или пересекаю распадок, я всегда вспоминаю об этом эффекте и буквально не выпускаю компас из рук.

ТОЧКА НОМЕР ДЕВЯТЬ ИЛИ БЕГ НА МЕСТЕ

Гаррис сообщил, что благодаря своей предусмотрительности и годами выверенному жизненному ритму он сэкономил несколько часов, и мог бы прибыть к месту встречи гораздо раньше, чем предполагалось. В Вяземском он заехал в магазин стойматериалов за рубероидом для ремонта крыши зимовья и поэтому задержался, затратив всё сэкономленное время.

Я не разделял его восторженного настроения. Мне казалось, что я слишком долго прождал его на трассе. Кузов его автомобиля был до отказа набит различными материалами, а на пассажирских сиденьях размещались мешки с экспедиционным снаряжением. Я осторожно поинтересовался, правильно ли Гаррис меня понял: мы идем дней на пять-семь – не дольше. Гаррис подтвердил и заметил, что часть материалов он везёт охотникам, которые охраняют временно упразднённую базу фирмы.

Гаррис оказался таким, каким я его себе представлял. Невысокий, сухощавый, он выглядел лет на пятьдесят пять, хотя ему уже под семьдесят. Он удивил меня сообщением, что вполне может нести груз свыше тридцати килограмм при своём весе в шестьдесят четыре.

- Зачем же так много нести?

- Я испытываю свой организм на прочность. И, скажу тебе, до сих пор сбоев не было.

- Для этого не обязательно отправляться в тайгу. Груз можно ворочать и в спортзале.

- Ну, нет! – возразил Гаррис. – Ты не понимаешь, в городе не тот эффект.

- Мы с тобой, как два брата-близнеца, - сказал я Гаррису, - мои сто восемьдесят роста и почти восемьдесят веса выглядят в моём теле также, как в твоём сто шестьдесят пять и почти шестьдесят пять.

Гаррис остался доволен таким сравнением и, обменявшись рукопожатием, мы заняли каждый своё место в автомобиле Гарриса.

Осталось договориться о сигналах. Дело в том, что в таёжных зарослях спутники часто не видят друг друга, поэтому приходится кричать или стучать палкой по стволу.

- Я буду называть тебя Гаррис или ласково Гарик, смотря по обстоятельствам, - сказал я Гаррису. – Папу твоего как звали в детстве?.. Боня. Гарик-Боня – это звучит гордо. А меня называй просто Михалыч, так короче.

- Мне это не очень нравится, - ответил Гаррис, скривив брезгливую гримасу.

- Напрасно, - ответил я. – Представь, что тебя давит медведь, ты решаешь позвать на помощь, но никак не можешь вспомнить, как меня зовут. Наконец, вспоминаешь и по порядку начинаешь выкрикивать сначала имя, затем отчество. Это непростительное расточительство. Куда проще: «Михалч!»

Георгий согласился с моими рассуждениями, а я продолжил:

- Или, представь, тебя давит медведь, а я намерен дать тебе совет, как вести себя в такой экстремальной ситуации. Пока я произнесу имя да отчество, медведь успеет несколько раз тебя задавить, хотя хватит и одного раза. А так короче, например: «Гарик! Не робей!»

- Гарик! Гар! – рявкнул я в ухо Гарриса. – Правда, короче?

Гаррис покрутил головой и ничего не ответил, что означало, как я понял, его полное согласие.

Итак, совместный автопробег по маршруту «ситинский поворот – посёлок Сукпай» начался. Мы оба пребывали в прекрасном настроении. Гаррис, по-видимому, решил показать, какой он опытный водитель, и гнал машину свыше ста километров в час. Он не сбавлял скорости даже когда асфальт кончился, и дорога резко изменила качества на противоположные.

Гаррис поинтересовался, вожу ли я машину. Я ответил, что в принципе небольшой опыт имеется, но только на грузовом автомобиле. Он остался доволен ответом.

- Самое гиблое дело, когда рядом с опытным водителем сидит товарищ, умеющий водить автомобиль. В прошлом году у меня был такой спутник. Он постоянно отвлекал меня своими советами, как надо вести машину.

Пока Гаррис произносил этот монолог, мы успели несколько раз влететь в ямы, отчего его автомобиль готов был развалиться на части. Вначале я из вежливости молчал, но быстро понял, что надо спасать Гарриса и старался предупреждать его об опасности:

- Яма! Чёрт подери!

- Вижу, вижу, - успокаивал он, хотя, как я начал подозревать, он ничего не видел, поэтому и надел очки, чтобы лучше разглядеть рытвины, или выглядеть зрячим. Гаррис непрерывно болтал, отвлекая меня, и я тоже не успевал предупредить его об очередной яме.

Вскоре выяснилось, что не работает ни один из датчиков кроме указателя километража. Гаррис удивился, обнаружив это, ведь до поворота на Ситу все датчики работали после капитального ремонта его «Антилопы»-мицубиси. Таким образом, мы могли только догадываться, с какой скоростью едем.

В посёлке Сита мы заправили колодезной водой пятилитровую ёмкость из колодца, который, как мы решили, охраняется государством в качестве памятника водоснабжения позапрошлого века, когда на эту землю ступила нога первого русского подневольного переселенца. Во время остановок Гаррис поливал из ёмкости себе на голову, чтобы не уснуть за рулём.

Несмотря на старания Гарриса, мы добрались до посёлка Сукпай живыми. Чтобы ехать дальше, надо было разобраться в сети сукпайских улиц, которые как змеи, вились в сплошных зарослях деревьев и кустарников: понятия обочины и кювета здесь были упразднены. С этой задачей мы кое-как справились.

- Главное, доехать до точки девять, - уверенно сказал Гаррис. В экстремальных ситуациях я самопроизвольно упразднял имя Гарриса и называл его или Гарик, или, когда ситуация готова была выйти из-под контроля, Гарик-Боня. Интуитивно я чувствовал, что только ласковым обращением можно вернуть к реальности впадающего в детство субъекта. Специалисты подвергают сомнению универсальность этой методики, но в сочетании с непереводимыми на иностранные языки определениями, эта методика действовала на Гарриса безотказно.

На этом участке маршрута инициатива была в руках Гарриса. Он один знал, как доехать до точки под номером девять. При этом он постоянно сверялся с прибором спутникового позиционирования, всякий раз убеждая меня, что мы движемся в правильном направлении.

Точка девять была им мысленно установлена на искомой базе, откуда предполагался пеший маршрут. Однако в посёлке Сукпай Гаррис впал в замешательство, всё искал каких-то охотников, которые должны были проводить его до базы. Оказалось, Гаррис совершенно не помнил дороги к базе, хотя был здесь в прошлом году. На моё возмущение таким произволом, он пояснил, что его везли в закрытой машине, где он с товарищами во время пути пили пиво и беседовали.

Состояние моей памяти было не лучше. В этом районе я путешествовал лет десять назад. Досконально помнил все ключики и распадки, по которым шёл, но к базе меня тоже везли в фургоне.

По накатанной дороге мы свернули вдоль реки Кабули. Я сказал Гаррису, что в верховья реки Чуи я ехал по другой дороге, не сворачивая. Не снижая скорости, Гаррис постучал по клавишам пульта управления джи-пи-эсом и сообщил, что стрелка движется в направлении на точку номер девять, что нам и нужно. Так мы проехали километров пятьдесят, пока не остановили попутный лесовоз. Водитель подтвердил мои догадки: надо было следовать прямо, минуя поворот на Кабули. Гаррис, пообщавшись с джи-пи-эсом, в свою очередь подтвердил слова водителя, сообщив о странном поведении стрелки прибора. Выход напрашивался сам собой. Пришлось разворачиваться и на огромной скорости нестись к дороге, которая была основной артерией лесопользования десять лет назад.

Между тем, солнце уже касалось кромки горизонта.

- Через час начнёт смеркаться, а через два часа наступит полная темень, - информировал я Гарриса, после чего он увеличил скорость.

Нашей радости не было предела, когда на обочине справа мы увидели внедорожник, а рядом с ним грузного человека среднего роста в камуфляже. Вокруг внедорожника резвились две собачки с вислыми ушами. Время от времени они интересовались моими ногами, подпрыгивали и пытались укусить сапог. Пока собачки крутились вокруг машин, на обочину выскочил чёрный манчжурский заяц и помчался вверх. Собаки бросились в противоположную сторону.

На наше счастье, встречный гражданин оказался старожилом и знал все дороги. Гаррис сразу понёс околесицу про точки с номерами, потрясая джи-пи-эсом за моей спиной, чем совершенно сбил с толку встречного гражданина. Наводящими вопросами мне с трудом удалось вернуть его к реальности, в результате чего гражданин сообщил следующее:

- До железобетонного моста через Кабули - километров восемь. Дальше начинается подъём на перевал. На спуске с перевала справа вы увидите зимник. Он такой… слабоезженый. К основной дороге зимник расположен под углом и уходит вниз. Вот по нему надо ехать до базы километров… около девяти.

Неопытному человеку эта информация покажется исчерпывающей. На спуске с перевала? Следовательно, вначале надо преодолеть подъём на перевал, - решил бы самоуверенный турист, - проехать по нему и начать спуск, на котором отслеживать поворот направо. И не просто поворот, в зарастающую дорогу, узкую, почти незаметную, уходящую под углом вниз с перевала.

На исходе короткой дискуссии мы с Гаррисом решили не рисковать, а безоговорочно следовать советам встречного гражданина, благодушно пренебрегая важным принципом любой дискуссии: вначале договориться о терминах. Неопределённость, как говорится, была налицо. Под тем, что для нас означало подъём на перевал, гражданин мог подразумевать спуск. С какой стороны рассматривать этот вопрос... Эта очевидная истина стала мне понятной лишь на следующий день.

Железобетонный мост мы обнаружили на указанном месте. Его невозможно было не обнаружить даже незрячему, так как дорога в этом месте проходила точно через этот мост. Я отметил это обстоятельство Гаррису, и он заверил меня, что ориентироваться на дорогах проще простого, потому что, как и человек, дорога имеет правую и левую сторону, в чём невозможно сомневаться. При этом он для иллюстрации своей правоты потряс джипиэсом. Так, переговариваясь и глупо хихикая, мы начали подъём на перевал.

Было ещё совсем светло, поэтому сразу же на подъёме мы увидели ответвление. Этот зимник, хотя и начал зарастать по бокам травами, отходил почти под прямым углом и вовсе не вниз, как следовало из сообщения встречного гражданина в камуфляже, а прямо или даже с небольшим подъёмом. Но, самое главное, - не на спуске с перевала, а на подъёме на перевал! Зимник невозможно было не заметить, поворот был отмечен парой чурок и скамейкой для отдыха проезжающих сограждан. Я сказал Гаррису, что этот зимник мог бы оказаться искомым нами, если бы находился по другую сторону перевала. Это самый веский аргумент, в чём Гаррис согласился со мной. Следовательно, это не та дорога, которую мы ищем.

Произведя эти исследования по ходу движения, мы влетели на перевал и, матерясь от безысходности (к чести Гарриса следует оговориться: матерился я один), попрыгали вдоль перевала по многочисленным рытвинам и ямам. На спуске Гаррис сбавил скорость и мы стали отслеживать отведения вправо. Ни один из боковых волоков не подходил под описание дороги к базе.

Эта таёжная магистраль напомнила мне о путешествии из села Газимурский Завод в село Александровский Завод Читинской области: какой-то юморист отметил на карте разухабистый зимник с бездонными провалами, как шоссе федерального значения. На такой дороге пешеход мог спокойно обогнать автобус, но консервативное сельское население почему-то предпочитало дольше ехать, чем быстрее идти.

Один мой знакомый нёсся в «лендкруизере» по зарастающему зимнику (по давно заброшенной и вдребезги разбитой колее) со скоростью более восьмидесяти километров в час. Это был военный лётчик. Если он и не заходил на «мёртвую петлю», то, наверное, потому, что на крыше его автомобиля не было колёс. Причина гонки была банальной: молодой лётчик увидел на зимнике зайца и решил его обогнать. Теперь я точно знаю, с какой скоростью бегают зайцы.

Вообще, я считаю, напрасно ругают дороги в наших краях. Просто надо уметь по ним ездить… не спеша. Иркутский таксист рассказывал, как он вёз двух американских учёных из Иркутска в посёлок Патроны в низовьях Ангары. Это было ещё в советское время. Американцы подшучивали над водителем, который, по их мнению, не умеет водить автомобиль, поэтому так тихо едет. Водитель прибавил скорость до ста двадцати. Пассажиры стали подпрыгивать и биться головами о потолок. Они подумали, что их убивают и почти хором взмолились, чтобы водитель возвратился к прежнему режиму движения.


Уже смеркалось. На спуске с перевала слева от дороги за редколесьем виднелись крыши вагончиков вахтового лагеря лесозаготовителей, а справа – силуэт манипулятора на гусеничном ходу.

Воздух был насыщен влагой, из распадков веяло сыростью, стояла первобытная тишина, сродни той, когда планета ещё не была осчастливлена появлением человека. После спуска с перевала дорога раздваивалась. Мы ринулись вправо по узкой колее, так как, по наблюдениям Гарриса, стрелка «джипиэса» указывала в эту сторону. Попытка свериться с картой Гарриса ни к чему не привела, так как этого участка на ней не было. Я сказал Гарику, что мы попали в местность, не обозначенную на карте – неизвестное географической науке белое пятно, поэтому стрелка джипиэса в замешательстве.

Дорога все увереннее забирала «на север» вместо «на восток», как нам было нужно. Проехав по ней пару-тройку километров «Антилопа»-мицубиси упёрлась в караван, состоящий из грузового автомобиля Урал с кунгом и прицепом – огромной бочкой из-под нефтепродуктов с вырезанными в ней проёмами для окон и двери. В этой бочке могли разместиться спальные места для восьми-десяти лесорубов. Обследование углей кострища убедило меня в том, что рабочие здесь не появлялись, по меньшей мере, неделю. Не обнаружив признаков присутствия людей в этом угрюмом месте, мы стали думать о ночлеге и решили ехать к вахтовому лагерю, ибо, по разумному размышлению, люди должны быть в лагере, а среди них обязательно найдётся старожил.

Следует пояснить уважаемым читателям об особенностях путешествия по горной Сихотэ-Алиньской тайге в автомобиле. Сеть таёжных магистралей, если позволительно так выразиться, чрезвычайно изменчива. Это связано с заготовками древесного сырья. Одни лесоотведения вырабатываются, проложенные к ним зимники быстро зарастают и через несколько лет становится трудно определить, что это, зарастающий зимник или звериная тропа. В соседних распадках прокладываются новые магистрали. И никто кроме старожилов – соучастников лесозаготовок не скажет вам определённо, куда какая дорога ведёт. Поэтому, если вам не посчастливилось встретить такого человека, время планируемого вами похода следует увеличить вдвое, а то и втрое: добрую половину похода вы затратите на рекогносцировочные маршруты по различным зимникам и тропам. Или вам придётся покорять свой маршрут в несколько этапов: вначале разведать пути, а после, в другой раз, идти к намеченным объектам. По обыкновению, картографы не успевают внести соответствующие изменения в меняющуюся топографическую обстановку и вам приходится довольствоваться картами с информацией полувековой давности. Причём вы обязательно ухитритесь оставить дома нужный лист карты из соображений облегчения веса рюкзака.

К тому времени, когда в сгущающихся сумерках мы пытались развернуться на узком зимнике, прозрел «джипиэс» в руках Гарриса. С обидой в голосе Гаррис сообщил, что наше местоположение уклонилось в сторону от точки девять почти на десять километров по прямой. Я предложил бросить «Антилоппу»-мицубиси в кустах, а самим направиться к точке девять напрямик через тайгу, так будет быстрее. Гаррис не оценил юмора, но лицо его посветлело при мысли о точке девять, и он сказал, что надо бы в этой точке сделать днёвку, чтобы привести в порядок наши потрёпанные нервы и собраться с мыслями о планах на ближайшее будущее. В свою очередь я возмутился таким расточительством и категорически заявил, что мы выйдем в маршрут без промедления.

Вахтовый лагерь оказался таким же безжизненным, как и караван «Урала» с бочкой. В сгущающихся сумерках ещё можно было разглядеть силуэты двух трелевщиков с разобранными гусеницами, кунг с открытой настежь дверью, два вагончика-прицепа и пустой прицеп к легковому автомобилю. Картину разорения дополняли разбросанные на обочине металлические бидоны, какие-то запчасти для тракторов, залитый дождями очаг – разрезанная пополам металлическая бочка из-под горючего с выпиленным в ней сквозным отверстием для топки, горка чурок перед одним из вагончиков. Вместе с тем, исследование следов на дороге склоняло к выводу о систематическом посещении лагеря неизвестными лицами.

Судьба граждан, владеющих или распоряжающихся всем этим имуществом, была нам неизвестна. Мы строили различные предположения, от самых приземлённых (выехали в ближайший посёлок за продуктами) до совершенно фантастических (вся бригада похищена космическими пришельцами неопознанного летающего объекта – НЛО). Ночлег в кунге показался нам не безопасным. Более защищённым от нападения НЛО и комаров, мы единогласно признали один из вагончиков. Отсутствие чего-либо съедобного в вагончике навевало грустные мысли о судьбе лесорубов.

Будучи опытными туристами, мы быстро вскипятили воду на костре, соорудили нехитрый (можно даже сказать, не хилый!) ужин из запасённых Гпррисом консервов и, чтобы лучше спалось в этой контролируемой межпланетным разумом лаборатории, выпили по нескольку порций водки. Тайна точки номер девять осталась в этот день нераскрытой.


На следующее утро, чуть забрезжил рассвет, Гаррис был уже на ногах и суетился в кузове своего автомобиля. Движимый мыслями о товарищеском долге, я тоже вынужден был подняться, напомнив, однако, Гаррису, что по поясному времени нет ещё и пяти.

- Человек в тайге должен быть как можно ближе к природе, - пояснил я свои правила, - поэтому нужно руководствоваться не «указаниями» молящихся президентов-россиян, думающих об экономической выгоде, а ходом естественных природных процессов. Например, глядя на стрелки своих часов, следующих указам президентов, ты поднялся в шесть утра, а это всего лишь четыре часа ночи.

Я объяснил Гаррису, что так поступает только недальновидный турист. Когда он покончит со всеми процедурами бивуачных сборов, ему ничего не остаётся, как выходить в маршрут. И он сразу же попадает в насыщенные росой заросли. Следующие четыре или пять часов он идёт мокрый с головы до ног. Обсохнуть ему удаётся лишь к вечеру…

Недослушав мои разъяснения, Гаррис, тем не менее, нашёл их весьма абстрактными и непригодными в конкретной обстановке.

- Причём здесь роса, когда мы едем в автомобиле? - спросил он, не глядя на меня. В Гаррисе иногда просыпается кандидат технических наук, и они вдвоём совершают открытия.

Я согласился с репликой Гарика-учёного и пояснил, что имел в виду наш маршрут после девятой точки, отчего натуральный Гарик сразу повеселел:

- Я знал, что ты полюбишь джипиэс… А карту выбрось!

Стрелка джипиэса советовала Гаррису возвратиться к мосту через Кабули.


Наши с Гаррисом разглагольствования были прерваны близким тявканьем. К лагерю в сопровождении двух щенков-подростков приближался неизвестно откуда взявшийся высокий и как щепка худой гражданин. Энцефалитка висела на нём, как на пугале. Обут он был в лёгкие сандалии. Слегка вытянутое лицо гражданина и весь его внешний облик напоминали библейского пророка, который, скитаясь по пустыне, оказался в дальневосточной тайге. Вместе с тем, в этом святом человеке ближневосточных очертаний смутно угадывалось пристрастие к алкоголю и даже к чему-то более изощрённому.

Вначале мы решили, что этот встревоженный постперестроечный православный христианин - один из бригады, чудом спасшийся от нашествия НЛО, но обладатель внешности пророка разочаровал нас, представив не менее убедительное, но совершенно земное объяснение исчезновению людей.

Оказалось, виной всему неразделённая любовь… к деньгам. Работники и арендатор техники, который их нанял, переругались в процессе дележа дохода. Собственно, как такового дележа не состоялось, были лишь споры о правилах дележа: кому, сколько и за что причитается. Не достигнув консенсуса, обе стороны бросили технику на произвол судьбы и покинули свои рабочие места.

Святой человек отказался от предложенного завтрака, но выпил кружку крепкого чая и, блуждая взором во чреве вагончика-общежития, поднялся уходить. Он направился к соседнему вагончику, пояснив на ходу, что это брошенный склад запчастей и прочих материалов. Пробыл он в вагончике-складе не долго. Вначале из дверного проёма показалось страдальческое лицо пророка, затем его рука, сжимающая какой-то свёрток, и лишь после появился он весь в натуре, тяжело и надрывно шагая по ступенькам трапа. Одна из собачек устремилась за ним.

Невостребованную часть завтрака я скормил оставшемуся щенку. Добрый пёсик, по-видимому, решил по собачьи отблагодарить меня, подняв ногу на мой рюкзак, что я решительно пресёк, запустив в него банкой из-под тушёной говядины.

Гаррис начал было перекладывать какие-то вещи в кабине своей «Антилопы»-мицубиси, при этом наткнулся на джипиэс и присел на баллон вносить известные только ему поправки в задание прибора:

- Ты знаешь, Михалыч, я зря стёр из памяти изображение маршрута… Что ты скажешь?.. Когда мы придём к семнадцатой точке, можно подняться к каменным россыпям и исследовать их.

- Я скажу, надо ехать искать дорогу к базе… Как это мы вчера не заметили ответвления?

Мы приняли решение ехать медленнее и вдвоём смотреть налево, чтобы не пропустить нужный поворот. Когда мы вновь поднялись на перевал, Гаррис сказал, что он это место видел раньше, но тогда деревья были ниже, поэтому вся панорама глубокого распадка и сопочной гряды за ним просматривалась без помех. Мне тоже это место показалось знакомым. Разумеется, за десять лет на обочине успели вырасти большие деревья. Вместе с тем, это распадок одного из притоков Кабули, и перевал этот совсем не тот, который нам нужен.

На спуске с перевала мы поравнялись с ответвлением дороги, которое вчера забраковали. При дневном свете было отчётливо понятно, что этот поворот не так давно нещадно эксплуатировался. Значение поворота усиливали приспособления для отдыха из досок и чурок.

Гаррис сказал, что стрелка джипиэса смотрит вглубь данного поворота, и что нам следует двигаться в указанном стрелкой направлении. Вчера вечером эта стрелка, по-видимому, решила пошутить. Из нас двоих только Гаррис был осведомлён о настроении стрелки джипиэса, поэтому у меня не было никаких оснований не доверять ему.

Не прошло и полчаса, как мицубиси взлетела на перевал и понеслась по нему, не различая рытвин. В это время Гаррис вспомнил окружающую местность и в порыве нахлынувших в связи с этими воспоминаниями эмоций предоставил мицубиси самой разбираться с дорогой.

- Михалыч! Вспомнил! Точно, этот перевал, - радостно сообщил он, опираясь правой рукой на руль, как на стойку бара, а левой обводя открывающийся горизонт, - и деревьев на обочине почти нет. Не могли же они вырасти за один год…

Я предложил немедленно остановиться и на месте изучить это обстоятельство, что Гаррис с готовностью выполнил. Он успел вовремя, потому что окрылённая доверием Гарриса мицубиси уже готова была взлететь по отвесной скале напрямик, игнорируя поворот дороги.

Дорога вырублена на склоне, круто уходящем в распадок реки Чуи. Глубина распадка - метров триста-четыреста. С обочины открывается широкая панорама противоположного хребта, являющегося водоразделом этой реки и следующего притока реки Хор. Водоразделы притоков Хора – это отроги главного хребта Сихотэ-Алинь, на который мы должны подняться по ключу Каменистому.

Гаррис освежил свою голову прохладной водой из бидончика, «чтобы мозги встали на место», после чего уселся за руль по всем правилам вождения. На съезде с этой магистрали, когда среди листвы уже видны были контуры крыш и силуэты построек, Гаррис не удержался, чтобы не обратиться за советом к джипиэсу и сделал величайшее открытие:

- Михалыч! Мы находимся в ста метрах от точки девять!

В это сообщение Гарриса невозможно было не поверить. Через несколько мгновений произошло наше слияние с точкой девять, в результате которого должны были родиться первые шаги нашего маршрута к Сихотэ-Алиню.

ПОДГОТОВКА К СЕКРЕТНОМУ ЗАДАНИЮ

Охотники сообщили, что ждали нас ещё вчера. Истопили баню и приготовили апартаменты для особо важных персон. Разумеется, мы с Гаррисом таковыми и были. Наши визитные карточки и сопроводительные рекомендации не оставляли никакого в этом сомнения. Согласно этим рекомендациям, заверенным печатями соответствующих отделений РГО, все встречные официальные лица должны были оказывать нам содействие, а попечителем РГО является сам председатель Правительства Российской Федерации(!)

Несомненно, охотники тоже были официальными лицами, так как охраняли объект лесопользования, вернее, приближенный к производственному процессу бывший коммерческий штаб.

Гаррис, было, сунулся к охотникам со своим джипиэсом, но я его опередил, разъяснив им, что наша задержка связана с намерением разведать дороги вдоль Кабули и Хора, а также дорогу, которая ведёт к слиянию Правого и Левого Чуи. Из моих объяснений также следовало, что значительное время у нас отняло знакомство с архитектурой и планом застройки посёлка Сукпай. Между прочим, я спасал репутацию Гарриса.

После чая мы с Гаррисом в сопровождении одного из охотников должны были отправиться к исходной точке маршрута при устье ключа Прямого, который впадает в ключ Самаргинский Перевал или коротко, ключ Самаргинский. Однако Гаррис продолжал возиться в кузове своей мицубиси. Он достал из кузова капроновый канат (около сотни метров) толщиной в два пальца и спросил, достаточно ли будет отмерить метров пятьдесят.

- Гарик, ты, случайно, не с полки свалился? – поинтересовался я, теряя терпение.

- Михалыч, ты же сам советовал взять в поход канат… - ответил Гаррис удивлённо.

- Не канат весом десять килограмм, а капроновый шнур - бельевую верёвку, весом сто граммов! На что ты будешь подвешивать накомарник?

- Какой ещё накомарник?

- Вот этот, который я для тебя вёз из Хабаровска.

- Здесь комаров нет, - констатировал Гаррис. – В прошлый раз, когда мы шли к точке номер семнадцать, здесь не было ни одного комара. Да и охотники подтвердят: комаров здесь нет.

- Так ты возьмёшь накомарник, или нет? – упорствовал я.

- Нет, оставь его в кабине, - отмахнулся Гаррис. Он был занят снаряжением своего рюкзака. На щебёнке он разостлал полиэтилен, на который выкладывал из кузова один за другим свёртки, пока на полиэтилене не осталось свободного места. Его рюкзак до отказа был набит свёртками. Несмотря на моё возмущение, он уложил метров двадцать каната (вдруг мы полезем на скалы), тридцать банок тушёной говядины, тридцать банок консервированной сайры, несколько килограммовых пакетов рожек, риса, вермишели, сахара, соли и пряностей. Всё, что не вместилось в рюкзак, Гаррис свалил в мешок из-под сахара емкостью на пятьдесят килограмм. Мешок он привязал канатом к рюкзаку и, довольный выполненной работой, попросил меня помочь ему надеть на спину это сооружение.

Кое-как вдвоём мы напялили груз на спину Гарриса. На какое-то время охотники, наблюдавшие процедуру сборов, лишились дара речи. Они решили, что мы собрались на пикник к ближайшему ручью.

Вместе с тем, Гаррис твёрдо стоял на ногах под гнётом более тридцати килограммов груза, что составляло более половины веса его тела. Сделав пару шагов, он покачнулся и рухнул под колёса своей мицубиси. Мы втроём стали уговаривать Гарриса оставить часть груза на базе. Нам удалось отвоевать несколько банок консервов и около пяти килограммов вермишели, сахара, весь запас гороха и риса. Гаррис мёртвой хваткой вцепился в свои мешки и ни под каким предлогом не желал расставаться с оставленными продуктами.

Педантичность Гарриса в отношении запасов на чёрный день мне пришлось объяснить давней охотничьей мудростью: идёшь на день – бери продуктов на два, идёшь на два – бери на неделю, идёшь на неделю… Охотники закивали головами в знак одобрения: ещё бы, такой пожилой человек не может не быть хранителем традиций, а втайне подумали: кто их поймёт, этих учёных.

И охотники, глядя на мешки с продуктами, пребывали в глубоком сомнении относительно прогулочной функции Гаррисовых запасов продовольствия. Они предположили, что мы с Гаррисом выполняем какое-то секретное задание, что поиски наскальных изображений в течение недели – это только предлог, а на самом деле нам предстоит зимовка на Сихотэ-Алине в ожидании контакта с внеземной цивилизацией посредством спутниковой связи в информационном поле Земли.

К сожалению, учёным ничего не известно об информационном поле, окружающем нашу планету. Однако любая домохозяйка может сообщить немало интригующих подробностей о действии этого поля посредством резонанса прямо в головы физических лиц, вызывающем мыслеобразы в их мозгах, не отягощённых научными знаниями. Для науки это неразрешимая загадка, плодящая не только православных христиан, но и иных, приравненных к ним просветлённых. Пальму первенства в объяснении этого чуда наряду с другими «христианскими чудесами» стремятся оспорить у домохозяек богословы и черноризцы-попы, но дальше всех в практическом освоении ближнего космоса пошли пациенты психиатрических клиник и мошенники, составляющие конкуренцию церковникам по обеспечению своей жизнеспособности за счёт убогих физических лиц.

Охотники хотя и не были охвачены современным высшим образованием, но иногда вынуждены были терпеть вкрадчиво-культурные проповеди по телевизору церковников и эмоционально-убедительные разглагольствования уфологов. Поэтому они отнеслись к странностям Гарриса с пониманием.

МЫ ИДЁМ ПО ДЖИ-ПИ-ЭСУ

Один из охотников подвёз нас на машине Гарриса вместе с экспедиционным снаряжением (если можно так назвать запас продуктов для зимовки на перевале) к месту, где зимник резко обрушивается в ключ Прямой. Вместо моста через довольно глубокий проток переброшено бревно с прибитой к нему жердью, выполняющей роль перил. По другую сторону бревна отчётливо видна тропа, по которой ходили совсем недавно.

Чтобы начать маршрут, необходимо выполнить два условия. Первое – это экипировать Гарриса. Об этом следует сказать особо. Несмотря на отъём части снаряжения, вес конструкции не уменьшился, что явно противоречило закону сохранения массы и энергии. Прежде чем мы вдвоём с охотником нахлобучили на Гаррисову спину два связанных вместе мешка, он снял туфли и облачился в непромокаемый костюм из какой-то, очень дорогой камуфлированной ткани. Из объяснений Гарриса следовало, что эта особой выделки нанотехнологичная ткань не пропускает вовнутрь ни одной молекулы воды в целом виде, а лишь её газообразные составляющие. Ткань эта позволяет Гаррису дышать всем его телом, не раздеваясь. Собственно Гаррис пока ещё не имел счастья испытать свой костюм в полевых условиях, но в ванне он вёл себя согласно гарантиям продавцов. Поверх костюма Гарррис надел нечто подобное перемётным сумкам, какие в древние времена надевали на верблюдов, пересекающих пустыни «Шёлкового пути». В сумки он запихал фотоаппарат, зарядные устройства к аккумуляторам электронной техники, записную книжку и множество иных предметов, которые, по его мнению, должны быть всегда под рукой. Спереди к перемётной сумке был приторочен огромный термометр, по всей видимости, сконструированный для незрячих. К поясному ремню Гаррис приторочил футляр с джипиэсом, устройства мобильной связи, чехол с запасными батарейками и ещё какие-то коробочки, отчего стал похож на гражданку, беременную тройней. Относительно свободной от груза оставалась лишь спина Гарриса, но ненадолго.

Второе условие я объяснял Гаррису, когда мы предавались чаепитию:

- Если точно знать местоположение на топографической карте исходной точки маршрута, то дальнейшее ориентирование не составит труда. Надо, чтобы рядом был старожил, который бы ткнул пальцем в карту и сказал: «Вот здесь, ребята, вы сейчас находитесь».

Я рассказал Гаррису, как однажды, примерно, как теперь, меня привез по зарастающему зимнику на бензовозе местный молодой старожил в распадок, соседний с тем, который был мне нужен. Смотрю на карту, и ничего не понимаю: вроде тот, и не тот. Должен быть ключик слева, он и есть, но не такой, как обозначено на карте. Зато окружающая обстановка совпадает с обозначениями в соседнем распадке. Инструкцию старожила я не мог игнорировать, он-то ведь лучше карты знает названия ключей. Собственно, мои сомнения никак не отражались на конечной цели – пересечь водораздел, поэтому я не переживал: какая разница, по какому ключу подниматься, если они подходят к одной и той же седловинке. Однако случалось и такое, что рядом оказывался более осведомлённый старожил, который уверенно объяснял, например: «Да, это и есть ключ Быгда, который ты ищешь».

Гаррис категорически заявил, что на маршруте мы будем пользоваться джипиэсом, поэтому моё условие никак не относится к конкретной ситуации. Он не возражал, если я иногда буду смотреть на карту для собственного удовольствия.

- Если так решило наше собрание, я ставлю третье условие, – объявил я Гаррису, – чтобы ты меня слушался, хоть иногда.

Гаррис еще в середине прошлого века вышел из подросткового возраста, поэтому воспитанию поддавался с трудом. Он хмыкнул и, одетый в мешки, с неожиданным проворством бросился к переправе через ключ Прямой. Я последовал за ним.

Провожавший нас охотник успел повторить вдогонку напутствие. Я понял это так:

- За этим мостиком будет тропа, пройдёте по ней метров сто пятьдесят, и направо будет зимник. Вначале он еле заметный, а метров через сто или сто пятьдесят – нормальный.

Гаррис это напутствие практически не мог внятно расслышать. Он сразу же сиганул напрямик в заросли тростника, куда вела недавно хоженая тропка, и вскоре попал в русловый залом неизвестно откуда взявшейся в этом месте речки.

- По-моему, эту речку мы уже перешли по мостику, - высказал я Гаррису свои сомнения, - похоже, что это не проток Прямого, а сам Самаргинский, в который впадает этот ключ, и мы перешли на его правый берег.

Вывод этот был очевиден, но не для Гарриса, у которого сразу портилось настроение, когда ему советовали оглядеться вокруг. Он всецело доверял джипиэсу.

Гаррис, кряхтя в заломе, в свою очередь высказал мысль, что мы попали на зарастающий зимник, а залом – это остатки разрушенного паводком моста. Поскольку я придерживался того же мнения, у меня не оставалось никаких сомнений: Гаррис наблюдательный турист.

Вместе с тем, вопрос об идентификации речки оставался открытым. Судя по рельефу, нам надо было поворачивать направо, как советовали охотники, и идти по заросшему малинником зимнику. Гаррис был уверен в обратном: нам надо повернуть налево, где, по его мнению, за сопкой виден распадок Самаргинского, хотя это был распадок самой речки Чуи.

- Михалыч, гомоноид ты наш родной, взгляни на стрелку джипиэса! Она указывает в противоположном направлении – налево! Налево надо поворачивать, вон в тот распадок.

В свою очередь, я пытался вернуть Гарриса из параллельного мира:

- Что ты упёрся в эту стрелку?! Вокруг посмотри! Это распадок Самаргинского, а правее - ключ Прямой, который мы форсировали по брёвнышку. Ниже он сливается с Самаргинским… Налево – Чуи! Да и охотники говорили повернуть направо… Посмотрим по карте…

Я решил ориентироваться по карте, которую передал мне Гаррис на ситинском повороте. Это была «сотка» с участком пересечения ключей, который был нам нужен.

- Гарик, где обозначено направление на магнитный север?

- Где, где… Ты что, не знаешь? Вверху, как у всех карт, - заметил Гаррис, не отрываясь от своего «джипиэса».

- Но вверху обычно - географический север, а не магнитный, - возразил я профессионально. - Что ты мне дал? Кусок какой-то картинки. Где здесь верх?

Гаррис повертел карту в руках и ткнул пальцем в часть листа, случайно оказавшуюся сверху. Я по обыкновению провёл линию параллельно кромке карты и нарисовал стрелку, присвоив ей символ «N», то есть «север». После этой процедуры я попытался сориентировать карту на местности, но у меня получалась какая-то чепуха. Наконец я понял, что надо поменять местами «север» и «юг», то есть, попросту говоря, перевернуть карту.

- Гарик, е…Беня твою в бога душу мать! Ты меня окончательно запутал со своим «севером», - обратился я к Гаррису слегка возбуждённо.

- Да ты и в картах ничего не понимаешь! – ответил Гаррис, выхватывая у меня из рук карту и разворачивая её вверх ногами так, что верховья реки оказались внизу, а устье смотрело в сторону хребта откуда река в самом деле брала своё начало. Мои попытки придать карте положение, ориентированное относительно окружающей местности, ни к чему не приводили. Гаррис вновь и вновь переворачивал её.

Карта местности, по которой мы с Гаррисом должны были проследовать, не испытывая неудобств и иных непредвиденных ситуаций, на взгляд неопытного туриста, вводила в заблуждение. Поверх еле заметных контуров ключей была проведена жирная волнистая линия красного цвета. Линия начиналась от точки девять, обведённой кружочком, и оканчивалась в точке под номером тридцать один. В точке под номером семнадцать линия возвращалась назад и своими очертаниями напоминала клин гусей, улетающий в тёплые края. На карте были и другие обведённые кружочками точки, вереницей спускающиеся к Самарге через перевал. Имелась и ещё одна отличительная особенность этой карты. Прочесть названия ключей и иные обозначения можно было, повернув карту на сто восемьдесят градусов, то есть наоборот. «Движенья нет! – воскликнул бы пушкинский «мудрец брадатый», держа в руках этот лист, поскольку ощущал бы себя одновременно и поднимающимся на перевал, и покидающим его.


Тропинка вывела нас на бывший верхний склад древесного сырья. В конце прошлого века здесь была расчищена площадка, с которой открывался хороший обзор распадка ключа Самаргинский Перевал. В стороне были заготовлены бревенчатые каркасы для устройства береговых опор для моста, здесь же лежали брёвна. Из верховий реки Чуи и ключей на эту площадку свозились брёвна для сортировки и отгрузки в Сукпай.

Я сбросил рюкзак около каркасов и крикнул Гаррису, чтобы он был осмотрительнее, так как в таких местах обычно водятся змеи. Они любят прятаться в штабелях брёвен и даже зимуют в щелях и норах около мостов. Я присел на брёвнышко и пригласил Гарриса последовать моему примеру, но он почему-то решил обосноваться шагов за двадцать в стороне, а в последующем всеми правдами и неправдами избегал приближаться к каркасам.

- Посмотри, как удобно! - крикнул я Гаррису, сидя на бревне и болтая ногами, но он как-то дико взглянул на каркасы и отвернулся к джипиэсу. Гаррис долго колдовал над ним, хотя вся топографическая обстановка была предельно понятной.

Нахлобучив на Гарриса его мешки, мы несколько шагов шли рядом, но на самом зимнике наши пути разошлись. Гаррис, размахивая джипиэсом, тянул меня в сторону Чуи, я сопротивлялся. Словесная битва продолжалась. Несколько раз мы сближались, как заклятые дуэлянты, и вновь расходились. Затем, не замечая того, мы обошли вокруг воображаемой оси и заняли противоположные позиции. Гаррис, махая правой рукой в сторону верховий Самаргинского, кричал, что надо идти налево. Эмоционально возражая, я махал правой рукой в сторону распадка Чуи и кричал, что надо идти направо. Битва достигла эпогея, когда Гаррис, подпрыгивая и топая ногами, почти распластался параллельно поверхности зимника и, слившись со стрелкой джипиэса, попрыгал в направлении распадка Чуи. Эта пантомима должна была доказать мне, что если бы джипиэс имел ноги Гарриса, или, наоборот, если бы Гаррис имел вместо головы джипиэс, я бы не смог удержать их даже силой.

Следует отметить, что пантомима имела успех у зрителей. Я имею в виду ещё нескольких ворон, которые наблюдали за нашим поединком, сидя на ближайших лиственницах. В знак одобрения они закаркали и захлопали крыльями. Мне пришлось уступить:

- Чёрт с тобой. Если ты намерен переименовать все ключи по ходу нашего маршрута – это твоё личное дело. Мне же совершенно безразлично, по какой тропе идти на перевал.

Гаррис сразу посветлел душой:

- Вот видишь, ты сам признал мою правоту. Михалыч, когда ты овладеешь мудростью, заключённой в этом электронном приборе, ты его полюбишь!

И с этими словами Гаррис трижды поцеловал дисплей джипиэса.


Подъём закончился, впереди простирался широкий распадок реки Чуи, но по-Гаррису выходило, что мы идём вдоль Самаргинского – её левого притока, а Чуи – севернее, за сопочной грядой, что слева. Зимник далеко просматривался. Он практически только начал зарастать кустарником. По-видимому, лесоотведения в верховьях реки были выработаны совсем недавно, года три или четыре назад.

В ожидании Гарриса, который в одиночку боролся с грузом своей поклажи где-то позади, я присел на поваленную ветром берёзу. Минут через десять из-за поворота показался гружённый Гаррис. Он шёл, покачиваясь, с сосредоточенным лицом, но, заметив меня, сидящим на ветровальной берёзе, ещё издали стал кричать:

- Михалыч! Совесть у тебя есть?!. У тебя нет совести! Ты с ружьём умотал вперёд,… бросил меня и сидишь, отдыхаешь. А если бы на меня медведь напал? Их вон сколько бродит в окрестностях…

Гаррис имел в виду сообщение охотников, что в распадках появилось много медведей и, естественно, беспокоился за свою жизнь. Верёвка, которой к рюкзаку Гарриса был привязан мешок, ослабла, и мешок сполз, шлёпая Гарриса по заднему месту при каждом шаге. Я высказал пожелание, чтобы Гаррис оставил половина груза около этой берёзы, но он принялся переупаковываться, разложив на брезент немыслимое количество свёртков.

- Семеро одного не ждут, - напомнил я Гаррису.

- Ты что, семеро? – справедливо поинтересовался он.

- Если принять во внимание ещё шесть человек, которых ты собирался пригласить с собой, было бы как раз семеро. Представь, какой был бы сейчас табор!

Гаррисовы мешки вызывали трепет и внушали уважение к упорству, с каким он отстаивал право на соседство для каждого из свёртков. Если при этом иметь в виду, что Гаррису в следующем году исполнится семьдесят лет, то следовало бы ему ещё при жизни соорудить памятник.

- Гарик, ты заслуживаешь гордости современников и памяти потомков! – комментировал я.

- В жизни всегда есть место подвигу, - ответил он словами пролетарского писателя.

- Гарик, прости меня, я больше никогда не оставлю тебя одного на съедение медведей.

Лицо Гарриса посветлело. К нему возвратилось обычное для него настроение деятеля, а не пассивного наблюдателя.

- Кстати, Гар, из чего ты взял, что вокруг полно медведей? Конечно, если «спортивный турист» всю жизнь носится с приёмником по кустам, то у него никогда не выработается наблюдательность.

- Ты забыл, что говорили охотники: полно медведей! – заметил Гаррис.

- Они, между прочим, советовали поворачивать направо на Самаргинском, а ты – налево, налево…

- И, как видишь, оказался прав! – Гаррис прервал сборы и вынул из чехла свой «джопа-эс». Стрелка указывала Гаррису, что мы движемся в правильном направлении.

- А что указывает тебе этот распадок по поводу медведей?

- Что, что… То, что сказали охотники.

- А мне он говорит следующее. Во-первых, на зимнике нет ни одного медвежьего следа, да и вообще ни одного следа крупного животного. Может быть, мы и увидим прошлогодние следы, но свежих - нет. Во-вторых, мы идём по северной стороне сопок, заросшей ельником. Жимолость здесь не растёт, а медведь в это время жирует на ягодах жимолости. Вот если бы мы пошли по малиннику в соседнем распадке, по которому ты не захотел идти, мы бы наткнулись на следы медведя или даже на самих мишек. Таким образом, как ты понял, медведей мы здесь не встретим, поэтому ружьё можно не заряжать, так безопаснее.

- Михалыч, ты всё это время шёл с незаряженным ружьём!!! – ужаснулся Гаррис. – Пора заряжать, ведь мы же в тайге!

Гаррис вновь напомнил мне про медведей. Из его слов следовало, что медведи сплошным строем засели вдоль зимника и только и мечтают, чтобы кто-нибудь из нас забрёл к ним в лапы. Я ответил, что медведи-людоеды встречаются весьма редко. Вот если бы мы шли по Джугджуру или Джугдыру, тогда ещё можно было бы опасаться людоедов. На севере Амурской области тоже полно медведей, но я не встретил ни одного людоеда, в чём Гаррис может легко убедиться.

Я сказал Гаррису, что он должен кричать как можно громче, когда медведь станет его давить. Это путь к спасению. Медведь растеряется и станет размышлять, что это за идиот орёт на всю тайгу… А когда размышляешь – не до еды, сразу пропадает аппетит. Недавно такое случилось на Джугджуре. Медведь напал на одного из двух геологов. Стащил его с дерева и попытался лапой закрыть ему рот, но не смог и, раздосадованный, ушёл.

Наконец я заметил замытый и еле различимый прошлогодний след крупного медведя.

- Видишь, - сказал я Гаррису, - он в прошлом году здесь за тобой охотился. Да здесь и тигр ходил! Если бы этот зверь съел тебя, то в его помёте остались бы вот такие осколочки твоих костей.

Я ткнул палкой в кучу тигриного помёта, а Гаррис с интересом разглядывал находку.

- Позвоню домой в Приморье, - сообщил он, хитро ухмыляясь.

Спутниковая связь быстро установилась.

- Да, это я, из тайги! Мы с Михалычем сейчас видели тигра! Да, да… Да, мимо нас прошёл. Да, и медведь… раньше, в распадке по Самаргинскому. Медведей тьма. Да что вы… здесь Михалыч с ружьём!

- Гарик, перестань пугать родственников! – сказал я серьёзно. – А то пошлют за нами вертолёт со спасателями.

- Ха, ха, ха… Пусть немного побеспокоятся за меня.

Мы прошли по зимнику ещё километра четыре. Распадок всё отчётливее разворачивался к северо-востоку. Гаррис стал как-то беспокойнее и всё чаще поглядывал на стрелку прибора «дЖопика», как ласково я стал называть «джи-пи-эс», всячески стараясь выделить букву «Ж», а иногда вовсе игнорируя первую букву. Гаррис интеллигентно возражал, совершенно игнорируя мои старания унизить его средство ориентирования.

Во время одного из привалов вдруг из кустов, где угнездился Гаррис, раздался неудержимый хохот. Поначалу я подумал, что мозг Гарриса не перенёс тяжести его мешков, но посомневавшись, предположил, что Гаррис намерен донести до моего сознания какую-то очень смешную мысль.

- Ты знаешь, Михалыч, - выдавил он сквозь смех, - ты оказался прав: нам надо было поворачивать направо. Стрелка указывает, что мы отклонились от точки десять почти на пять километров. Это не Самаргинский, а Чуи!

Развернув карту, я сказал Гаррису, что из верховий Чуи до нужных нам останцов на хребте – пара дневных переходов, а этот зимник экономит нам и силы, и время. Однако Гаррис потребовал немедленно вернуться к каркасам и дальше двигаться по уложенному в джипиэс маршруту.

- Впрочем, Михалыч, если мы вслед за указаниями стрелки пойдём напрямик через эту сопку, мы окажемся в том распадке, из которого пришли.

Я обозвал Гарриса объективным идеалистом и повернул назад к Самаргинскому. Так, пройдя назад пять километров по зимнику, мы вновь подошли к каркасам. Между тем, было уже около двух часов дня по президентскому времени.

- Война войной, а обед по расписанию, - заявил я Гаррису. Офицер запаса понял намёк, но поддержал идею не сразу. В то время, когда я возился у костра, Гаррис углубился в процесс общения с джипиэсом, высчитывая с точностью до сантиметров путь к очередной точке маршрута.

После хорошего обеда Гаррис пришёл в состояние раскаивания.

- Михалыч, я признаю свою ошибку, - завилял он.

- Что толку в твоих признаниях. Надо было соображать головой, а не ждипиэсом, - огрызнулся я, - половина дня коту под хвост.

- Сам виноват, не смог меня переубедить со своей картой.

- В наши годы мы должны быть здравомысленнее, - начал я урок по перевоспитанию Гарриса. – Если у тебя есть карта и компас, и ты умеешь правильно ориентировать её на местности, тебе не нужны никакие электронные приборы. Разумеется, для этого ты должен знать точно всего лишь один ориентир: точку, откуда ты начал свой маршрут.

Гаррис скривил страдальческую гримасу, как у того святого, которого нам посчастливилось лицезреть в заброшенном лагере лесорубов. Он оказался трудновоспитуемым модернистом. Он всячески убеждал меня, что без джипиэса мы даже не сможем сдвинуться с места, так как нам неизвестно будет, куда в данный момент смотрит стрелка прибора. Давно я не встречал столь убеждённого человека и такой симпатичной личности, как Гаррис.

ПЕРЕХОД РУЧЬЯ САМАРГИНСКОГО

Беру на себя смелость утверждать, что переход фельдмаршала Суворова через Альпы был куда менее значительным событием, чем наш с Гаррисом переход через ключ Самаргинский. Да, я не оговорился ни по отношению к фельдмаршалу, ни по отношению к ручью (о Гаррисе далее). На Дальнем Востоке ручьи называют ключами. Они как бы отпирают истоки дальневосточных таёжных рек, в которые впадают. Их огромное количество струится по многочисленным распадкам между сопок. Собственно слово «струится» здесь также малопригодно: несётся среди каменных глыб и завалов водяной вал, сметающий на своём пути всё живое и неживое, а называть этот вал рекой как-то не принято. Река в понятии дальневосточного старожила – это Амур, Уссури, Хор, Самарга и подобные им по размаху, а такие, как Самаргинский – ключик.

И ещё одним обстоятельством мы с Гаррисом напрочь затмеваем славу отважного полководца. Генералиссимус вёл свои полки вначале по европейской дороге, затем по европейской тропе. Не уверен в том, что европейская тропа хуже таёжного зимника или грунтового шоссе местного значения. Во всяком случае, ему и в голову не могло прийти, что он может сбиться с дороги.

Мы же с Гаррисом шли по первобытной таёжной целине, безлюдной и опасной, наполненной тиграми и медведями, о чём мне постоянно напоминал Гаррис. Разумеется, я скромно умалчиваю о своих подвигах в этой операции, но не могу не отметить заслуги Гарриса, вернее его слухового аппарата (не джипиэса!), который в итоге решил судьбу всей нашей компании. В общем, начну всё по порядку.


Наконец до Гарриса дошло, что мы находимся на правобережье ключа Самаргинского, и нам надо подниматься к пересечению его с ключом Каменистым. Я предложил идти вдоль русла до тех пор, пока это позволяет зимник. То, что позволял зимник, назвать дорогой мог бы человек в крайней стадии шизофрении. Правда, иногда, чрезвычайно редко на этом пути обозначалось просветление, и ноги угадывали след колеи. Только доверившись опыту своих ног можно было продвигаться вперёд.

Гаррис пояснил, что и в прошлом году он с проводником попал в этот малинник, из которого они еле выбрались. Я вознамерился было спросить его, какого чёрта он вновь полез на эту сторону ключа, но другого пути пока не было, поэтому я промолчал.

Несколько часов кряду наши ноги боролись с растительностью. Кроме колючих побегов малины, в этой части распадка преграждали путь упругие, как проволока, стебли жимолости. Трава под кустами была примята медведями, но на некоторых стеблях ещё висели ягоды. Несмотря на то, что ягода уже начала осыпаться, можно было набрать пару пригоршней.

Я сказал Гаррису, что если мы будем передвигаться таким темпом, то не дойдём до перевала и к новогодним праздникам. Надо пересечь распадок и выйти на противоположный берег, по которому проходит хороший зимник.

- Это проще простого, - продолжал я убеждать Гарриса, несмотря на то, что пообщавшись с джипиэсом, он выразил согласие с моим планом, - надо идти к сопкам на левом берегу ключа, не сворачивая.

Решение было принято, и мы, спотыкаясь о невидимый в высокой траве валёжник, углубились в пойменную тайгу. В просветах временами появлялись контуры сопок противоположного берега.

Вскоре я стал замечать, что Гаррис отклоняется вправо, и крикнул ему, чтобы выдерживал направление. Гаррис принялся убеждать меня, что это я отклоняюсь влево.

- Слышишь, шум реки – справа! – кричит он.

- У меня правое ухо ничего не слышит, - напоминаю я.

- Да ты ещё и глухой! – сокрушается Гаррис.

Он был прав наполовину, потому что левым ухом я хорошо слышал. Однако в целом правоушная проблема меня сильно беспокоила. Надо было так случиться, что перед самой экспедицией я искупался в озере на даче, и в ухо попала вода. Как выяснилось впоследствии, ушная серная пробка разбухла под воздействием воды, и никакими ухищрениями невозможно было её вынуть, кроме промывания. Приходилось терпеть это неудобство.

Гаррис хоть и поливал голову водой при «перелёте» по ситинской трассе, но слух при этом не терял. Вместе с тем, ему ничего не оставалось, как следовать за мной, причитая и ругаясь, а я и не подумал злоупотреблять своим положением защитника - владельца оружия в этом кишащим медведями распадке. Просто шёл к берегу ключа.

Я пересёк старицу и уже ожидал появления самого гремящего ключа Самаргинского, но вместо ожидаемого, пересёк ещё одну старицу, подозрительно похожую на предыдущую, после чего начался подъем. Подъём продолжался, и вот я вышел на зимник, выглядевший несравненно чище того, с которого мы начали спуск к ключу. Кусты жимолости здесь были примяты сильнее, на кустах ещё оставалось много ягод.

- Гарик, двигай сюда! – крикнул я Гаррису, который почему-то не спешил выходить на зимник. – Этот зимник гораздо лучше!

- Михалыч! Мы же назад вернулись, на тот же самый зимник, с которого начали спуск! Мы на том же самом, правом берегу! Как, по-твоему, мы, не пересекая ключа, могли оказаться на его противоположной стороне?!

Не веря своим глазам, я обратился к карте и несколько минут ничего не мог понять. Вернее, карту-то я прочёл быстро, но нужно было время, чтобы перевернуть сознание. Вопрос, кто из нас двоих с Гаррисом в эти минуты шизофреник, я ошибочно решил не в пользу Гарриса.

Гаррис всё-таки вылез из кустов и угнездился под деревом, не снимая мешков. Он пристально изучал характер стрелки джипиэса на ближайшие километры. В это время ко мне вернулось сознание окружающей реальности. «Христианское чудо» по перемещению нас с Гаррисом на правый берег ключа «аки по суху», оказалось известным фокусом.

- Нам повезло, что распадок неширокий, а то бы навыписывали кренделей, - подытожил я результат нашего перехода.

- Где же была твоя карта с компасом, по которой ты обычно ходишь через распадки? – назойливо спросил Гаррис. – Признайся, ты классически лоханулся!

- Где, где… В кармане, вот где. Чёрт бы побрал этот распадок!.. Придётся начинать сначала.

Мы вновь окунулись в заросли. На этот раз я определил по компасу азимут и пошёл по всем правилам, замечая ориентиры. Вместе с тем, я ухитрился вновь слегка отклониться влево. Гаррису не нужны были ни компас с картой, ни его джипиэс, так как, по его словам, шум от ключа был слышен за полкилометра. Вот так, благодаря исключительному слуху Гарриса мы оказались на берегу ключа Самаргинского.

Светлого времени оставалось совсем немного, а дел впереди - невпроворот. Я быстро установил свой накомарник и принялся хлопотать у костра, а Гаррис тем временем развернул полиэтиленовый тент, под которым могла бы разместиться рота сухопутных войск. Он пытался соорудить устройство в виде шатра, под которым разложил надувной матрац и спальный мешок.

На закате воздух постепенно стал терять прозрачность от пылинок, которых становилось всё больше. Частички пыли напоминали живых существ. Гаррис ещё не обратил внимания на это явление природы. Он продолжал возиться с многометровым тентом, разглагольствуя о том, как хорошо ему будет в спальном мешке на природе. Было предельно ясно: Гаррис-путешественник состоялся совсем недавно.

«Пылинки» тем временем постепенно овладевали нашим вниманием. Какой дальневосточник не знает, что такое мокрец? Эти мельчайшие существа проникают в места самых плотных контактов одежды с телом и обжигают, как огнём. От этих тварей не спасает ни дым костра, ни мази, отпугивающие гнуса. Только ветер отгоняет эту таёжную пыль да накомарник, в котором спасается съедаемый заживо путешественник. Гаррис оставил свой накомарник на таборе.

- Гарик, что ты теперь скажешь по поводу накомарника? – спросил я назидательно.

Гаррис достал два флакона с какой-то жгучей жидкостью – средство, по рекомендации опытного продавца-парфюмера, безотказно отпугивающее или напрочь убивающее любой вид таёжных кровососов. По причине космических технологий цена этого эксклюзивного средства была чуть ниже цены подержанной иномарки. Мы намазались этим средством и принялись за приготовление ужина.

Гаррис предложил добавить в суп содержимое ещё одной банки говядины и дополнительно откупорить пару банок сайры. Я нашёл это предложение дельным и обещал приложить все усилия для того, чтобы избавить Гарриса от лишнего груза, употребив его по назначению. Конечно, Гаррис из чувства справедливости мог бы отказать мне в пайке, но он втайне был больше меня заинтересован в уменьшении веса его мешков.

- Гарик, вот ты всегда обижаешься, а между тем, ты не прав… - начал, было, я заранее задуманную речь по поводу «джопа-эса» как я непочтительно назвал этот прибор спутникового позиционирования в руках Гарриса, но Гаррис не дал мне слова.

- Да кто на тебя обижается? Михалыч, на тебя невозможно обижаться, ты даже не смог убедить меня идти направо.

- Ты же упрямый, как трескун.

- Как кто?!

- Как трескун. Сирень амурскую, белую сирень так называют в народе: в костре трещит, разбрасывает искры. При этом хорошо гнётся, из неё мастерят луки. Но нектар сирени белой ядовит для пчёл. Словом, дрянь-дерево.

- Вот и пойми после этого твою логику. Ты назвал два полезных качества и два вредных. Следовало бы признать равновесие, а у тебя – дрянь-дерево. Тем более, этот ярлык никак не вяжется с моими разносторонними способностями.

Для себя я уже отметил: когда в Гаррисе просыпается учёный-аналитик, жди сюрпризов. И точно. Он порылся в одном из своих мешков и вынул бутылку водки. Бутылка была из толстого стекла и по весу могла быть тяжелее своего содержимого.

- Нам надо отметить первую ночёвку у костра, - пояснил он. – Ты не против?

Я был не против. Во-первых, жирная пища, приготовленная на костре из различных ингредиентов, включая две банки тушёной говядины, располагала к нейтрализации чем-нибудь острым. Во-вторых, в-третьих, и т.д., - обычно плохо засыпается в первую ночёвку: гнус беспокоит сильнее, шум от перекатов и бурунов не слабее грохота железнодорожного состава или реактивного самолёта и ещё множество беспокойных мелочей, требующих переключения внимания на что-то утешительное. Таким образом, у нас была масса причин отметить первую ночёвку на пешей части маршрута и третью от начала экспедиции. Гаррис установил, что в нашей компании закладываются основы, в общем-то, неплохой традиции и предложил в последующем не оставлять без внимания эту идею.

- Что это за дрянь? - спросил я, когда мы выпили по первой порции. - Горькая и противная.

Оказалось, этой дряни у Гарриса ещё две бутылки.

- Нормальная водка, - возразил он, - выбрал в магазине самую дорогую, более трёхсот рублей пол литра.

- Гарик, ты разве не знаешь, что мошенники подделывают в основном самые дорогие марки. С простой водкой они не связываются, потому что цель предпринимателя-мошенника – быстро и просто получить максимальную выгоду.

Вместе с тем, надо было реализовать традиционные тосты «за благополучное форсирование ручья», «за удачу на следующих этапах маршрута», «за лёгкую поступь ноги на прижимах» и ещё несколько.

Взвесив толстостенную бутылку в руке, я спросил Гарриса, зачем он тащил в тайгу стеклянную тару? Неужели нельзя было перелить в полиэтиленовую бутылку? Из его невнятного ответа следовало, что он совсем не заботился об уменьшении веса своих тюков. Наверное, Гаррис в момент снаряжения перемётных мешков думал, что он верблюд и потянет любой груз. Я заверил его, что с такими мешками на прижимах он изменит своё мнение и вспомнит о маме.

Мы клятвенно обещали друг другу перейти вброд утром на другой берег Самаргинкого, где, по словам охотников, должна быть хорошая тропа.

- Плохо, что мы не захватили с собой лодку, - сказал я Гаррису. – Мы были бы двое с лодкой, не считая твоего джопи-эса.

- Ну и что? Зато теперь мы двое без лодки, но с джипиэсом! - радостно обобщил Гаррис.


Как обычно в сумерках над горными реками появляется туман, рассеивающийся после восхода солнца. Ночью приходится натягивать свитер, а с вечера в накомарнике душно. Утром хочется поспать подольше, но ранние птицы снуют по веткам с весёлым щебетом, а мелкие зверьки шуршат в подстилке. Проснулся я от непонятного потрескивания и решил, что рядом хозяйничает зверёк. Чтобы отогнать разведчика, несколько раз громко похлопал в ладоши, но вскоре сообразил, что это Гаррис готовит ветки для дымокура. Оказалось, его заел мокрец, с игом которого он боролся всю ночь и здесь, на правом берегу Самаргинского, решил дать мокрецу последний бой. Я предложил Гаррису переименовать ключ в реку Калку, чтобы увековечить историю нашей ночёвки. Звучало бы эпически: «Битва Гарриса-Бени на реке Калке». Однако Гаррис отнёсся к моему предложению без энтузиазма и даже не захотел обсуждать детали.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Наши ожидания оправдались полностью. Заброшенный зимник действительно оказался почти без поросли, по нему было легко идти. После перехода вброд ключа Самаргинского, при каждом шаге в сапогах Гарриса чавкал какой-то прожорливый поросёнок или озёрный сазан, жирующий в кочке. Гаррис ругал продавцов, которые, по его словам, навязали ему обыкновенный камуфляж вместо нанотехнологичного. Фокус заключался в том, что, как оказалось, ключевая вода беспрепятственно проникала сквозь «нанозащиту» внутрь сапог, не желая выливаться наружу. Переобуваться Гаррис не захотел, всячески подчёркивая, что ему комфортно в таких сапогах, он чувствует себя отдыхающим на пляжах Новой Гвинеи.

Я выразил озабоченность, как бы это чувство не завело Гарриса слишком далеко, и он к концу нашего похода не превратился в папуаса. Согласно одной забавной выдумке, не человек произошёл от своего обезьяноподобного предка в процессе эволюции, а этот предок, то есть, обезьяна, произошла от человека. Все современные обезьяны, следовательно, - это потомки деградировавших в прошлые эпохи людей внеземного происхождения, оторванных мировым катаклизмом от вершин достигнутой ими цивилизации. Как утверждают знатоки, цивилизация эта была гораздо выше современной, но итог для всех оказался один: впоследствии они стали лазать по деревьям. Церковники пачками млеют от этой выдумки.

Мы выяснили, что с Гаррисом происходит эволюция, – он уже не может залезть на дерево, в то время, как я безнадёжно отстал, и мне грозит в ближайшем будущем инволюция до состояния снежного человека. Гаррис, естественно, припомнил мне нелюбовь к джипиэсу и странное пристрастие к устаревшей методике ориентирования - топографической карте местности и компасу.


Когда я намереваюсь запечатлеть окружающий ландшафт видеокамерой, Гарик оказывается тут как тут и старается влезть в кадр. Приходится в выразительных образах русского фольклора изгонять его. Но в какой-то момент я решил, что он вполне заслуживает мирового признания и крикнул ему, чтобы он остановился. Однако он продолжал упрямо идти вперёд. Скорее всего, он решил взять реванш и показать мне, какой он непревзойдённый ходок.

Гарик, в бога душу мать! Стой! – крикнул я во всё горло, потому что Гаррис приближался к краю зарослей на зимнике, и тогда мне пришлось бы догонять его, чтобы объяснить своё намерение. Гаррис остановился и обернулся с развязностью блатного пахана.

Утверждай после этого, что богословы – мошенники. Как только я вспоминаю о боге путём традиционных русских заклинаний, не переводимых на иностранные языки, с Гаррисом происходит самое заурядное христианское чудо: у него обостряются слух и зрение. К сожалению, как я теперь понимаю, со мной таких чудес не происходило исключительно по вине Гарриса, из-за его излишней стеснительности (я бы сказал, интеллигентности). Никакие материалистические ухищрения с помощью подручных и подножных средств не помогали пробиться звуку к моему правому уху.

Знаками я показал Гаррису, чтобы он двигался ко мне, а я в это время буду его фотографировать и записывать на видео. И чтобы он не молчал, а говорил. Важно было записать речь Гарриса для истории, как я ему объяснил впоследствии. Но в момент съёмки я прибегал к различным ухищрениям, чтобы знаками объяснить его роль: широко открывал рот и выпучивал глаза, выразительно шлёпал губами, махал ему свободной рукой. Гаррис только крутил головой и молча шёл на камеру с видом бездельника, прогуливающегося по набережной Амура. Пришлось объяснять всё словами.

Мы повторили сюжет. На этот раз я отошел от Гарриса, а он, балансируя двумя своими горбовыми (так и хочется сказать «гробовыми») мешками, стал приближаться, имитируя переход по тропе в дикой местности Сихотэ-Алиня. При этом он понёс какую-то околесицу про точки с номерами, по которым он прошёл к Самарге два года назад. До перевала точки и номера были, а после перевала номеров не оказалось, поэтому пришлось идти без номеров, в чём и заключался, по его мнению, страшный риск и нечеловеческие лишения. Он умолчал, однако, что шёл с двумя проводниками-удэгейцами, которые ухитряются обходиться не только без джипиеса, но и без компаса с картой. Можно себе представить недоумение этих детей природы, когда Гаррис объяснял им с помощью джипиеса, как надо идти к перевалу вдоль таёжного ключа.

Зимник был на удивление чистым. Только в нескольких местах по мочежинам густо разросся ольшаник, однако охотники прорубили в нём тропу для снегохода. Когда зимник иссяк, мы спустились к берегу и пошли поймой, оказавшейся вполне проходимой. Разумеется, на пути часто вставали преграды из нагромождения подгнивших и ветровальных стволов, которые можно было обойти или взять штурмом. Информация о непроходимости поймы была сильно преувеличена. Вместе с тем, когда русло реки упёрлось в скалистые непропуска – прижимы, пришлось лезть наверх по крутому склону, чтобы обойти их. Путь по склону был не легче, но теплилась надежда найти звериную тропку. По закону инерции, открытому незабвенным Ньютоном, умный зверь не терпит суеты и выбирает наикратчайший и наилегчайший путь в обход препятствий. Он стремится сохранить состояние покоя или равномерного прямолинейного движения.

В поисках звериной тропы я по ходу обследовал склон, забираясь всё выше. При этом Гарриса всё сильнее прижимал к скалам запас потенциальной энергии, который он приобретал, карабкаясь вслед за мной. К слову сказать, в этом не было никакого чуда, в том числе и «христианского». Действовали законы всё той же ньютоновой механики. Кинетическая энергия Гаррисовых усилий не исчезала бесследно, а переходила из одного качества в другое.

Я сказал Гаррису, что если бы мы с ним были первокурсники, то невозможно было бы для нас придумать более оптимальной методики изучения первого тома общей физики.

- Представь, - сказал я, - что ты сейчас срываешься с этих камней и летишь вниз к Самаргинскому. – При этом потенциальная энергия твоих мешков стремительно превращается в кинетическую. В этом случае даже не придётся обращаться к формуле Юнга, потому что по закону Гука ты так гукнешься…

- Михалыч! Ты совсем потерял совесть! Что ты прёшь наверх?! У меня ноги уже не идут, я устал! Михалыч, я падаю, - завопил Гаррис, пытаясь перелезть через поваленное дерево, - неужели нельзя идти вдоль склона? Давай спустимся вниз.

Как правило, отсутствием чувства юмора страдают психиатрические больные. Нужно отдать должное устойчивости психики Гарриса: он не был шизофреником. Он вообще не был похож на душевнобольного. Наоборот, его здоровая энергия била через край, сметая на своём пути всё, что противоречило установкам его разума.

- Ну ты и сохатый, Михалыч. У вас в Хабаровске все такие сохатые?

- Ты бы ещё пару ящиков консервов прихватил…

- У меня ноги не идут, я устал, - притворно захныкал Гаррис, переползая через ветровальный ствол.

- Скажи ещё, что к маме хочешь, и девочки тебя не любят, как пана Паниковского. Пошло, Гарик, так хныкать, ты ведь уже не мальчик, а суровый естествоиспытатель… «природах».

Мы оба покатились со смеху, потому что Гаррис застрял между двух ветровальных стволов своими мешками и не мог выкарабкаться, а я зацепился ногой за сук и свалился под валёжину. Ёрничая в таком положении, мы с четверть часа отдыхали, не имея сил двигаться дальше.

- Вниз и только вниз! – воскликнул Гаррис, вырвавшись из древесного плена и скользя по валёжнику.

Мне приходится постоянно воспитывать в Гаррисе навыки туриста горно-таёжных маршрутов. Перед экспедицией я направил в Приморье краткую памятку по технике безопасного прохождения маршрутов, в которой кроме прочего было сказано, что категорически не следует наступать на валёжник. Надо перешагивать или обходить, иначе можно так гукнуться, что и костей не соберёшь. Гаррис был трудным учеником.

- Гарик, ты хоть соображаешь, зачем мы лезли наверх? – спросил я, возмущенный его произволом. – Посмотри под ноги. Это тропа кабарги. Пойдём этой тропкой, хотя она и не свежая. Думаю, последняя кабарга бегала здесь лет пять назад.

- Ну и зачем мы сюда залезли? – недоверчиво спросил он.

- Как зачем? Чтобы легче было идти. Обрати внимание, кабарга, дикое животное, умнее кандидата наук. Она обходит прижимы поверху, а не лезет к обрыву, хоть и не изучала законы Ньютона и Гука.

Стояла невыносимая жара и духота. Мы оба с Гаррисом обливались потом и мечтали побыстрее спуститься в пойму ближе к берегу ключа. Походный термометр Гарриса показывал тридцать пять градусов в тени.

На одном из привалов я обратил внимание на лицо Гарриса. Оно было красным, а на лбу вздулась водянистая корка. На моей шее также прощупывалось шершавое, наполненное жидкостью воспаление кожи. Неприятное пощипывание ощущалось под воротником. Я попросил Гарриса уточнить, что за мазь он рекомендовал вчера от комаров и гнуса. Гаррис повторил рекламу продавцов, добавив несущественную деталь. Оказывается эту мазь надо наносить на сухую кожу, а в дальнейшем избегать намокания.

По-видимому, Гаррис, когда покупал этот хитроумный эксклюзив, представлял наше путешествие в виде прогулки в паланкинах, которые будут носить по набережной Амура преданные носильщики.


ОЧЕРЕДНАЯ НОЧЁВКА У КОСТРА
И НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ СТРЕЛКИ ДЖИПИЭСА

К вечеру мы обошли прижимы и направились к берегу ключа. Гаррис готов был заночевать прямо в прибрежном кустарнике, но я вёл его дальше в поисках подходящего места с удобным подходом к воде и наличием хотя бы одного сухостойного дерева, пригодного для ночного костра. С этим на таёжных ключах не бывает проблем. Вскоре мы нашли такое место и стали готовить ночлег.

Первым делом Гаррис переобулся в лёгкие туфли, которые нёс специально для отдыха на привалах. Это было разумно. Гаррис сказал, что будет ночевать на галечной косе под береговым уступом, где меньше мокреца. Он разостлал надувной матрац и спальный мешок. На случай внезапного наводнения он привязал матрац канатом к свесившейся берёзе. По разумению Гарриса, канат должен ограничить район плаванья и позволить Гаррису спасти имущество от разбушевавшейся стихии.

Я заметил ему, что наводнения не предвидится, по крайней мере, в течение ближайших нескольких суток, но в нём заговорил консервативный бюрократ, упрямо следующий букве предписания. Он решил безоговорочно следовать правилам безопасного прохождения маршрутов. Вместе с тем, опасения Гарриса теоретически имели смысл. А что если, вдруг, в центральной части хребта разразится гроза и немедленно начнётся подъём воды в ключе?

Для беспокойства у Гарриса были и иные основания.

- Михалыч, как ты думаешь, змеи могут ночью приползти на берег? – спросил он, глядя на береговой уступ.

Я подверг остракизму его сомнения и привёл несколько аргументов:

- В это время года змеи могут выползать к воде только днём, а ночью они охотятся за мышами. Мышам, в свою очередь, ночью нечего делать на берегу. Причём на этой высоте уже нет полозов, обитающих у водоёмов. Обитают здесь только ядовитые змеи, - успокоил я Гарриса.

Вопреки моему ожиданию, Гаррису стало мерещиться, что под корнями в береговом уступе прячутся гадюки. Они только того и ждут, когда Гарик уснёт, намазавшись мазью от гнуса. И вот тогда они бросятся на его местами ещё съедобно тело, и Гарик не успеет даже сообщить об этом нападении в МЧС.

Безвестно погибнуть Гаррис не хотел. Вначале он позвонил по спутниковой связи секретарю. Трубку никто не брал. Та же участь постигла его по другим адресам.

- Придётся смириться, - посоветовал я, но отступать было не в его правилах. Гаррис стал ругать спутниковую связь, и связь установилась.

- Позвоню жене, - сказал он с нотками обиды и отчаяния в голосе. И разговор состоялся, но неутешительно короткий. Гаррис даже не успел высказать жене всё, что хотел о змеях, тяжёлом пути в заломах и завалах и тому подобных тяготах походной жизни.

- Ну что тебе ответила жена? – спросил я, ныряя в накомарник.

- Сказала, что она меня сюда не посылала.

Не обращая внимания на мои реплики, Гаррис разрезал полиэтиленовый полог и закрыл им береговой уступ, придавив камнями. Теперь, чтобы попасть к воде, змеям пришлось бы ползти в обход преграды, не задевая Гарриса.

Плод находчивости и остроумия Гарриса мог бы возбудить зависть у малосведущего туриста, но я не скрывал восторга, хоть и видел такое решение впервые.

- Да… век живи – век учись, - изрёк я глубокомысленно, других слов у меня не было.

Вместе с тем, змеи не подозревали о приготовлениях Гарриса и ловили мышей в каменистых развалах более чем в двух километрах от его стоянки.


На случай внезапного ливня и наводнения Гаррис решил приготовить плацдарм для отступления, подвесив укороченный тент на берегу.

- Топор скоро освободишь? – нетерпеливо поинтересовался он.

- А где твой? Я же тебе из Хабаровска по телефону говорил, чтобы ты не забыл взять нормальный топор…

- Да взял я, сейчас достану, - как-то вяло огрызнулся он. – Мы могли бы сегодня дойти до точки номер одиннадцать… Как ты думаешь, на перевале мы можем найти неизвестные растения?

Вскоре рядом раздался стук, как будто кто-то колотит палкой по одеялу. Гаррис производил какие-то немыслимые упражнения. В одной руке у него была палка, которую он старался перерубить предметом, напоминающим портативный туристический топорик с резиновой рукояткой. В этом инструменте угадывалась туристическая традиция комсомольцев пятидесятых годов прошлого века.

- Это и есть твой нормальный топор?

Мне захотелось придумать для Гарриса такое слово, чтобы он понял, как низко пал. Одурел – не подойдет, Гаррис выглядит рассудительным. Опупел – слишком архаично: опопел, опупел – ассоциирует с пушкинским «поп -толоконный лоб» - вкрадчивый мошенник в рясе с большим крестом на толстом животе, мечтающий о власти со времен Бокаччио и получивший, наконец, эту «толерантную» власть в лице российских президентов-перестроечников. Сказать ему прямо по-русски… - ненормативная лексика, подумает, что я быдло. Можно заменить словом охренел: «Гарик, ты что, охренел?!». Слабовато. Так ласково можно обращаться только к известным молящимся российским президентам-реформаторам и коммунальщикам: «Ребята, ну вы и охренели, е… вас в бога душу мать!

- Эх, задави тебя медведь! – только и мог сказать я.

Гаррисов легкий топорик оказался еще и тупым, как валенок.

- На таком лезвии легко съезжать с горы, - подытожил я свои исследования. – Им даже кол забить невозможно.

- Ну не было другого! – завопил Гаррис. – Наточить тоже не было времени.

- Вот и надо было искать топор, точить его, готовить рюкзак, а не тратить время на глупые разглагольствования, а также отнимать время у других людей из МЧС… И достал ты меня со своим «джопа-эсом»… Карту нормальную надо было найти. Зря я на тебя понадеялся…

- Михалыч, ты технически отсталый человек…

- Думай, что говоришь. Я, физик, - технически отсталый?! – перебил я Гарриса.

- Не то, что отсталый, а прямо неандерталец, питекантроп! – усилил он свою мысль. - Я надеялся, ты подружишься с джипиэсом, но горько разочарован. Топографические карты – вчерашний день. Вот смотри, здесь отмечен весь наш маршрут. Да ты не отворачивайся… Вот… до точки под номером семнадцать…

- Надо быть полным идиотом или абсолютным профаном, чтобы для прохождения вдоль речки к её истокам прокладывать маршрут при помощи работников МЧС и для этого задействовать спутник, отмечать какие-то абсолютно лишние точки-ориентиры и идти по ним, как слепой, держась за этот канат: шаг в сторону – трагедия, истерика.

- Ты в этом ничего не смыслишь, - заявил Гаррис. – Если бы не джипиэс, мы бы до сих пор кружили в пойме по малиннику… А я, кстати напомнить тебе, имею большой опыт спортивного ориентирования.

В заключение этого дружеского шаржа Гаррис извинился и сказал, что не предполагал, как мне нравится исследовать поймы рек, в особенности же сутками кружиться на одном берегу.

Гаррис высокомерно покрутил головой, по-видимому, упиваясь собственной значимостью.


Следуя уже установившейся традиции, Гаррис достал из своего бездонного мешка бутылку, на этот раз по весу не уступающую связке из четырёх противотанковых гранат. Я выразил желание помогать ему до последней капли, на что он возразил:

- Мы ведь с тобой не алкоголики. Надо оставить половину на завтрашний вечер.

Каждый из нас вспомнил, что прошлую ночь мы плохо спали. Мы пожаловались друг другу на плохой сон. Я спал плохо от различных мыслей по поводу брошенных грядок с остатками стеблей, объеденных божьими коровками (в бога душу их мать!) У Гарриса были несравнимо материальные причины: ему не давал спать мокрец, о существовании которого он и не подозревал.

- Вспомни, как настоятельно на базе я тебе «втюривал» накомарник, а ты категорически от него отказался? Специально для тебя тащил из Хабаровска. Думаешь, удобно мне было кроме рюкзака ещё сумку для тебя нести? – попробовал я устыдить Гарриса.

- Ну… Михалыч, я думал, ты мне предлагаешь сетку-накомарник, какими пользуются пчеловоды, - изрёк Гаррис, скромно потупившись.

- Чёрт побери! Ты раньше не видел накомарников?! Гарик, ты убиваешь меня наповал.

Здесь вскрылось то, что вносило существенные коррективы в объяснение необъяснимого пристрастия Гарриса к стрелкам электронных приборов: вся его жизнь была связана с морем и морскими судами. Какое-то время он работал техническим специалистом – помощником капитана на морских судах. И прикладная наука, в которой он достиг профессионализма, тоже была связана с проблемами морских перевозок. В море нет смысла оглядываться по сторонам – вокруг одно и то же: горизонт, поэтому доверять можно было лишь стрелке прибора, по которому прокладывается траектория плавания. Таким образом, опыт морских плаваний был перенесён Гаррисом на сухопутные путешествия.


На следующий день недалеко от берега мы наткнулись на разрушенное охотничье зимовье. От ветхости крыша обрушилась внутрь, а верхние венцы развалились. Мы с Гаррисом осмотрели развалины и пришли к выводу, что охотничьего промысла на Самаргинском нет уже лет шесть или семь.

Наше с Гаррисом сообщество, медленно продвигающееся в пойме таёжного ключа вот уже несколько дней, весьма удивило бы стороннего наблюдателя своей легкомысленностью. Однако этому имеется оправдание. Поход по освоенной местности, по зимникам и тропам не выглядит экстремальным. Можно сказать, это прогулка двух невзыскательных пенсионеров вдоль таёжных ключей к их истокам. По крайней мере, мне так казалось.

Гаррис, по-видимому, представлял поход иначе. Ему надо было пройти именно по ключу Каменистому (здесь Гаррис наметил точки-ориентиры). Вместе с тем, он совсем упустил из вида, что ключ Каменистый складывается из двух потоков: собственно Каменистого и Стланикового (здесь точек Гаррисом не установлено). Истоки этих двух составляющих находятся практически рядом, каких-то сотня-две метров. Каждый из ключей со своей стороны огибает сопочную гряду, прежде чем слиться в единое русло. Стланиковый на несколько километров длиннее, зато подъём на перевал по нему пологий, чего не скажешь о Каменистом. Учитывая все обстоятельства, можно быть уверенным, что время затрачивается одинаковое, по какому бы из этих двух ключей не подниматься.

Итак, болтая о разных пустяках, мы прозевали место слияния ключей, где Гаррисом был отмечен очередной ориентир, и движемся несколько часов вдоль Стланикового, уверенные, что идём по Каменистому. Разумеется, стрелка джипиэса не спешит делиться с Гаррисом своей тайной, хотя он поминутно вызывает её на дисплей. Мы прошли более пяти километров вдоль Стланикового, когда я обратил внимание на странную особенность: столько времени идём, а ключ не становится уже.

Своими сомнениями я поделился с Гаррисом, и он в очередной раз вызвал стрелку на дисплей. Я тоже достал «сотку» Гарриса, но ключ Каменистый на этой карте попал под обрез, пришлось воспользоваться свое «двухсоткой». Было ясно, что слияние ключей мы прозевали ещё утром.

- Михалыч, мы снова лоханулись! – сообщил Гаррис радостную весть. – В пятнадцатой точке нам надо было перебраться на правый берег.

Несмотря на мои доводы, Гаррис требовал возвратиться назад к точке пятнадцать (к слиянию ключей), потому что в МЧС не будут знать, где мы идём. В МЧС будут думать, что мы пошли по Каменистому, а мы пойдём по Стланиковому. Этого, по-Гаррису, невозможно допустить.

Гаррис стал связно объяснять, почему они с джипиэсом не заметили устье Стланикового. В свою очередь я тоже пояснил, почему не придал значения замеченному просвету в районе слияния ключей. Мы сошлись на том, что ключ Стланиковый надо было бы назвать Каменистым, а Каменистый – Стланиковым. Натуральный Каменистый выглядит раза в четыре хилее и поэтому нами был принят за один из безымянных притоков Каменистого-призрака, по которому мы шли.

Стрелка джипиэса упиралась в сопку напротив. Гаррис пояснил, что мы могли бы пойти вслед за стрелкой и перевалить через сопку в распадок натурально-Каменистого. Видимо, он решил, что я смогу тащить через сопку его мешки вместе с ним, потому что, как уже было сказано, на подъём его ноги идти отказываются. Этот вариант никуда не годился.

- Пойдём дальше по Стланиковому, мы ведь уже прошли чёрт знает сколько! – настаивал я. – Какая разница, каким путём мы придём на перевал?!

Но Гаррис не уступал: только назад, к точке – и по точкам… Он справедливо заметил, что в точке пятнадцать стрелка джипиэса повернёт в сторону точки шестнадцать, что нам и будет нужно. Теперь стрелка растерялась и не знает, куда смотреть. Эта стрелка совсем обнаглела, она просто издевается над Гаррисом.

- Гарик, …в бога душу мать! Да чёрт (х…) с ней, с этой стрелкой! Далась тебе эта стрелка! У меня уже время не остаётся на пустые хождения.

Мы вновь сошлись стенка на стенку. Пантомима Гарриса должна была убедить меня повернуть на Каменистый. Было невозможно не уступить такому замечательному артисту.

- Ладно, чёрт с тобой, - согласился я. – Предлагаю отобедать. Время-то уже – ого-го!

Да, было уже далеко за полдень, когда мы разместились у костра. Я сказал Гаррису, что идём ещё один день и возвращаемся назад, так как времени у меня уже нет. Трудно представить, какие ещё фокусы выкинет стрелка «джопика» на подъёме в шестьдесят градусов. Может быть, она захочет, чтобы мы возвратились на Стланиковый?

Гаррис хитровато молчал: двадцать первая точка в его джипиэсе была отмечена! Она была установлена где-то на Самарге, на расстоянии примерно как от Хабаровска до Владимировки.

- Соломон Израйлевич, - обратился я к Гаррису, неуклюже намекая на его всё ещё богатую поклажу, - биржа закрывается, кредит доверия исчерпан. При этом в слове «биржа» я сделал ударение на последний слог. Гаррис пропустил мимо ушей мои угрозы, приняв их за очередную шутку.


По всей видимости, опыт морского волка мешает Гаррису сосредоточиться в обстановке реальной тайги. Он напоминал мне одного историка.

В одной из групп обучался студент, которого звали Рамзан, а преподаватель истории – весьма пожилой человек – плохо запоминал русские имена. То Нарзан его назовёт, то Тарзан. Студент не выдержал однажды и говорит преподавателю: «Иосиф Израйлевич, вспоминайте меня, как Рамзеса Второго, так вам будут проще запомнить моё имя». На следующем семинаре преподаватель обращается к этому студенту: «А что нам скажет по этому поводу Рамзес Второй, хе-хе-хе, который эээ… Тарзан или эээ… Нарзан?»

Усвоенные Гаррисом стереотипы укоренились настолько, что новой информации уже не пробиться к его мыслительным каналам. Гаррис, как учёный-прикладник стремился к предельной точности, которую мог дать только электронный прибор. Вместе с тем, погрешности поражали своей неопределённостью.

Пусть читатель не подумает, что автор старается бросить тень на профессиональные навыки и природные дарования Гарриса. Наоборот, искусство, с каким он управлял джипиэсом, достойно восхищения зрителей. Он лихо стучал по клавишам и из сотни режимов находил нужный. В этом режиме он быстро обнаруживал наш маршрут с точками, прикладывал к дисплею огромную линейку с сантиметровыми делениями и восторженно сообщал, что до точки такой-то осталось восемьсот метров или, что эта точка совсем рядом, и мы отклонились от неё на сто метров. Тогда мы оба принимались искать эту точку на местности, следуя указаниям стрелки прибора. В заключение долгой процедуры, когда место искомой точки находилось в пределах погрешности джипиэса, Гаррис удовлетворённо информировал меня, что стрелка смотрит точно в сторону следующей точки, можно двигаться дальше.


На привале Гаррис обнаружил впившегося клеща. Клещ впился в ногу Гарриса и самостоятельно не намеревался покинуть её.

- Клещ! – сообщил Гаррис тревожно, демонстрируя находку.

- Ну, клещ, иксодес персулькатус, переносчик энцефалита и ещё дюжины вирусной инфекции. Дальше что? Вытаскивай.

Гаррис не спешил. Он смотрел на клеща, как будто видел это животное впервые в жизни.

- А как вытаскивать?.. Он не вытаскивается. Надо бы маслом капнуть… и раскачивать его ниткой, - предложил он неуверенно.

- Может быть, тебе ещё неотложку вызвать? Единственный клещ и столько проблем!

С этими словами я выдернул клеща пальцами и выбросил его трупик в ключ, добавив при этом: «Пусть рыбки побалуются дармовщинкой!»

- Здесь рыбы нет, - с убеждённостью знатока объяснил Гаррис. – Охотники говорили.

- Что, и хариус не водится?

- В Чуи есть, а в Каменистом – нет.

- Интересно, что им здесь не нравится? На первый взгляд - обычный ключ.


Пока мы обсуждали рыбную проблему, Гаррис не отрывал взгляда от ранки на ноге.

- Михалыч, как ты думаешь, этот клещ не энцефалитный?

- Вероятность колеблется от одного до нескольких процентов, в зависимости от места рождения данной особи, - пояснил я профессионально. – Например, на Хехцире или в Вяземском районе этих тварей – до чёртовой бабушки, а здесь практически их нет. За весь пройденный нами путь я снял с себя не более десятка, половина из них были впившиеся. Может быть, убитый на тебе клещ и не был энцефалитным, но надо готовиться к худшему.

Я посоветовал Гаррису в таких неопределённых ситуациях всегда опираться на худший вариант. Дня через три-четыре этот вопрос прояснится. Если Гаррис почувствует недомогание, или шум в ушах, значит, этот клещ был энцефалитный, если не почувствует – надо ждать ещё неделю, чтобы всё узнать точно.

- Инкубационный период зависит от силы иммунитета и колеблется до нескольких суток, - сообщил я Гаррису дополнительные сведения.

Об энцефалитных клещах я знал много, поэтому постарался обрисовать картину заболевания как можно реалистичнее. Я напомнил ему о возможных расстройствах психики, двоении в глазах и эпилептифорных припадках. Кроме этого предостерёг от возможных фобий.

- Зачем ты его выбросил?! – спохватился Гаррис. – Надо было положить его в коробку, я бы отнёс её в лабораторию.

- Не хватало нам ещё с трупами клещей возиться.

Разговоры о клещах как-то само собой утихли, но по поведению Гарриса было заметно, что судьба его знакомого клеща произвела на Гарриса неизгладимое впечатление. Мне ничего не оставалось, как попытаться отвлечь внимание Гарриса от тоскливых воспоминаний:

- Гарик, не переживай! У нас впереди ещё несколько дней пути. Ты встретишь других клещей, которых мы обязательно разместим в коробочках. Разумеется, если они в тебя вопьются.

Вместе с тем, мои пожелания, сказанные от всего сердца, показались Гаррису неуместной шуткой. Он оделся в камуфлированный комбинезон и натянул на голову капюшон, так что открытыми оставались только глаза и нос. Сверху на капюшон он напялил шляпу. Если учесть при этом невыносимо знойный день, то героизм Гарриса достоин преклонения: он решил ловить энцефалитных клещей «на живца», коим приносил в жертву самого себя. Иначе я не мог истолковать Гаррисов маскарад, но он, по-видимому, из природной скромности, меня не понял. Тогда я намекнул ему, что, вероятно, процесс пошёл. Первые симптомы налицо: у него появилась боязнь заразиться. Я успокоил Гарриса, что это известное медицине состояние психики – это энцефалитофобия!

- В процессе развития этого симптома ты можешь потерять сознание, когда на тебя сядет овод или муха, - пояснил я.

Гаррис, как здравомыслящий учёный, разумеется, не воспринял всерьёз мои наставления, но, как художественная личность, призадумался.


Таким образом, во второй половине дня мы с Гаррисом подошли к злополучному слиянию ключей. Гаррис, хотя уже не надеялся на водонепроницаемость сапог, пошёл разыскивать брод, а я перешёл на правый берег Стланикового, балансируя на бревне, соединяющем оба берега. Переход завершился удачно, в чём у меня не было сомнений. Остаток дня шли по натурально-Каменистому. Здесь тоже нами были замечены развалины охотничьего зимовья, но сложенного наспех из тонкомера. Объяснение могло быть одно: охотился на этом ключе одинокий охотник, а не бригада.


На ночёвке я вновь предупредил Гарриса, что время мне позволяет идти по проложенному им маршруту ещё один день, но послезавтра мы отправимся в обратный путь. Один день должен быть у нас на всякий случай в запасе, а остальные, чтобы дойти до базы, прибыть на станцию Кругликово и успеть на электричку в этот же день.

Гаррис яростно возражал. Покипятившись, натопавшись сапогами по галечнику, отчего лягушки попрыгали прятаться в ближайшей мочежине, Гаррис выдвинул веский аргумент о своей репутации, подмоченной мной в этом походе своим внезапным отказом.

- Скажи, Михалыч, как я буду докладывать о результатах экспедиции учёному секретарю? Останцы не обследовали, наскальные рисунки, которые древние арии оставили на Сихотэ-Алине, мы не нашли. Ни тамарискового плаунка, ни тигра, ни даже паршивой козы – кабарги не сфотографировали…

- Нет, Гарик, и ещё раз нет! Ты можешь сколько угодно прыгать на своём «джопиэсе», но я двигаюсь назад. Во-первых, ничего внезапного в моём решении нет, ведь я предупреждал тебя ещё из Хабаровска. Что касается результатов нашего похода, неужели они для тебя не очевидны? Мы произвели рекогносцировку в обширном районе бассейна реки Хор, разведали путь к перевалу… Что ещё можно сделать почти за неделю? В математике это называется вывести формулу для расчёта, а вставить цифровые значения и провести вычисления – с этим справится и лаборант. Неужели ты будешь принуждать меня выполнять работу счетовода?

Я посоветовал Гаррису сфотографировать цветочек, раскрывший свои крохотные беленькие лепестки у самой воды:

- Это типичный представитель дальневосточной флоры.

Гаррис махнул рукой и пошёл к своему логовищу за фотоаппаратом.

Я предложил ему подождать на таборе денёк, пока сбегаю вверх и всё разузнаю про эту часть маршрута. Вернусь к вечеру. Однако Гаррис активно воспрепятствовал такому варианту развития событий:

- Вместе ушли, вместе и придём! – заявил он.

- Гарик! – воскликнул я растроганно. – Я взял бы тебя с собой в разведку!

Если мы и не обнялись в этот момент, то лишь потому, что руки Гарриса по обыкновению были заняты джипиэсом. При этом он всё ещё не забыл о своём знакомом клеще и всё допытывался, не энцефалитный ли.

- Клещи не болеют энцефалитом, - пробовал я успокоить Гарриса, - что ты о нём беспокоишься? С ним всё в порядке. Как следует из представлений древних индусов, современных домохозяек и верующих учёных, в том числе и богословов, душа этого клеща в настоящий миг несётся к воссоединению с внеземным разумом. Или вживую воплотилась в каком-нибудь церковнике, чиновнике ЖКХ или российском президенте:

- Ты заметил, Гарик, становится всё больше паразитов.

Гаррис однобоко оценил моё красноречие, заявив, что мне следовало бы быть спикером в правительстве, по-русски говоря, говоруном.

Не встречая возражений, я продолжал, что с юридической точки зрения этот клещ не виноват в том, что хотел кушать. Это его естественное право. Я даже выразил намерение возглавить политическое движение в защиту российских клещей. Поэтому, как жертва, он должен попасть в рай по всем канонам христианской догмы.

Неудивительно, что первый тост был за упокой российских животных по имени клещи, поскольку мы с Гаррисом уже заполнили наши чашки вечерней похлёбкой и наполнили кружки содержимым стеклянной тары.

Не берусь судить, в какой мере эта неувядаемая тема подействовала на решение Гарриса, но поздно вечером он вдруг объявил, что мы утром немедленно возвращаемся на базу.

- Пьём чай и идём по холодку, - скомандовал он, развивая дальше свой экстравагантный план.

- Завтракаем, пьём чай и тогда идём, - уточнил я. – «Пьем чай и идём» - это в обед, а с утра следует основательно поесть, иначе ног не потянешь даже в пойме, не то, что на прижимах.

Вместе с тем, я пытался отстоять один день, но Гаррис непоколебимо настаивал на том, с чем днём был категорически не согласен.

НАЗАД К ТОЧКЕ НОМЕР ДЕВЯТЬ

Ещё не успели обсохнуть от утренней росы стволы деревьев на прогалинах, как мы с Гаррисом уже приближались к вчерашней переправе. Поток в Стланиковом довольно стремительный, но неглубокий. Можно было бы перейти вброд. Пожалуй, даже безопаснее, если следовать установкам теории безопасного прохождения маршрутов.

Однако, на то профессионал и профессионал, чтобы нарушать. Он и нарушает, потому что профессионал. В ситуации, где обычный новичок остановится и будет топтаться на месте в нерешительности, придумывая или обдумывая, профессионал действует напролом. Если на пути встречается водная преграда, новичок ищет брод, а профессионал – бревно, по которому можно перейти на другой берег, не замочив сапог.

-Хе-хе-хе, Гарик, опять своими непромокаемыми сапогами будешь скользить по валунам? Ну скользи, скользи, может быть, искупаешься…, - напутствовал я Гарриса, вырубая длинный шест из приречного клёна, - а мне привычнее по брёвнышку.

Гаррис полез куда-то к самой стрелке, где встречаются два потока – ключи Каменистый и Стланиковый. Более мощный - Стланиковый замывает русло Каменистого. И уклон здесь круче, и берег обрывистей. Не отвечая на мои язвительные напутствия, Гаррис с гордо поднятой головой потопал по камням и скрылся в прибрежных зарослях. Слышно было, как он шебуршится в кустах, шумят буруны, и перекатываются по дну камни, вымываемые потоком из-под его сапог. По-видимому, он воспользовался в качестве дополнительной опоры тонкоствольным деревцем, нависшим над самой водой после небольшого берегового залома, хитроумно промолчав о своей находке. На самом деле я не мог видеть, как он переходит, но по характеру звуков не сомневался, что так оно и есть. Правой рукой он опирался на палку, выставляя её по всем правилам немного вперёд и ниже по течению.

Мне бы последовать за ним, но меня заклинило на «брёвнышко», по которому я перешёл на этот берег вчера днём. Уж очень не хотелось мочить ноги с самого утра. Разумеется, пересечь вброд Стланиковый можно было бы выше по течению, где русло пошире.

Шест оказался тяжеловатым и неудобным для быстрой смены положения, но и здесь я не отказался от первоначального замысла, застрявшего в голове, как заноза. Подтянув лямки рюкзака, чтобы он прочно сидел на спине, покачнувшись, я ступил твердыми, как камень, подошвами сапог на скользкую от росы в утреннее время поверхность ствола. Сразу возникло предчувствие, что риск оказаться в водовороте вполне оправдан. В механике, да и вообще в физике это называется неустойчивым состоянием. В какой-то момент почти на полпути к берегу подошвы обеих сапог соскользнули по круглому стволу, и я с радостным криком: «О-го-го, мать твою… в бога душу мать!» завис над потоком, успев в последний момент оттолкнуться от бревна, чтобы приводниться на ноги, а не скатиться в воду кубарем.

Шест я отбросил сразу же, как только понял, что купания не избежать. Ружьё было в левой руке, а в правой – палка для опоры. В одно мгновение течением сбило с ног и потянуло под «бревнышко», перевернуло вниз лицом, так что рюкзак, как более легкий предмет, всплыл на моей спине по закону Архимеда. Причём, было довольно мелко, может быть, ниже пояса.

В таких случаях следует первым делом сбрасывать рюкзак, стараясь не упустить его, и подняться на ноги. А в рюкзаке – видеокамера, как назло плохо упакованная в полиэтилен и для быстрой выемки размещенная мной в нижний карман рюкзака…

Понятно, тонуть я не намеревался. Вода оказалась не холодной, а приятно прохладной. Мысли о видеокамере, каждое мгновение приближающейся к технической смерти, заставили меня вновь вспомнить о «богоматери»: «В бога душу мать! Камера… чёрт подери, в бога душу… мать твою!» Напрягаясь, что есть силы, я сумел дотянуться до брёвнышка и, опираясь на ружьё, поднялся с тяжеленным от воды рюкзаком.

Как правило, я не доверяю полноводным таёжным ключам, стараюсь найти подходящий русловой залом или упавшее через ключ дерево. Приходилось самому рубить деревья, растущие у самой кромки русла, чтобы по ним перебраться на другой берег. Приходилось и переплывать реки, держа ружьё над головой, но такие трюки не всегда оканчивались благополучно для переправляемого вместе со мной имущества.

В это время Гаррис со смиренным, как у средневекового мошенника-монаха лицом выбрался на берег и сказал, что если бы мы дошли до точки под номером семнадцать, то обязательно спустились бы с перевала к Самарге. Как не спуститься, если там пути – всего один переход. Не снимая своих мешков, он присел в нескольких шагах от обрывистого берега и достал «джопиес», вынул его из чехла, три раза поцеловал в экран:

- Михалыч, мы точно находимся на линии нашего маршрута. Отклонение минимальное.

- Гарик, в Беню душу мать! Ты еще не проснулся? – вежливо поинтересовался я, собирая ветки для костра. – Тащи сушняк, здесь будем сидеть, пока не обсохнем. Не видишь – я утонул!

Гаррис равнодушно пропустил мимо ушей моё сообщение и нехотя расстался с «джопиесом».

На этот раз костёр разгорался медленно. Пока Гаррис собирал валёжник и сваливал на костер, я разбирал рюкзак. Видеокамера не подавала признаков жизни, патроны вымокли, «непромокаемые» полиэтиленовые упаковки из-под молочных продуктов, предназначенные для всякой важной мелочи, - напитались влагой. Из замка ружья текла вода.

- И на старуху бывает проруха, - пробовал я оправдаться известной поговоркой. Гаррис оставил без внимания этот приём самобичевания и сообщил, что до точки под номером четырнадцать нам идти ровно четыре километра.


Я сидел под деревом и громко матерился, пытаясь оживить видеокамеру. Подошёл Гаррис с охапкой валёжника.

- Ты чего мне не помогаешь? – спросил я.

А что я должен делать? – поинтересовался он.

- Как что? Материться вместе со мной. Я уже все способы испробовал… Осталось только в тряпочку завернуть и…

Гаррис поднял глаза к небу, как святой мошенник из кинофильма «День святого Йоргена», который по причине толерантности к религиозному идиотизму выпал из поля зрения рыночной культуры:

- Это академики народной академии могут материться по любому поводу, а я пока ещё только кандидат наук, - заявил он, глядя в пространство.

- Не расстраивайся, - попробовал я успокоить Гарриса, - эволюцию не остановить.

Как говорилось выше, эволюция Гарриса не могла зайти в тупик. Она продолжалась. Однако я всё сильнее склонялся к мысли о том, что подойдя к точке возврата, она начала отклоняться в обратную сторону.

- Да, охотники бы нас не поняли… Мы ведь развели костёр почти у самой ловушки на соболя… - сообщил я Гаррису, не переставая чертыхаться и материться по поводу таких дрянных мешков, пропускающих воду.

- Где ловушка?

- Да вот же… Не ловушка, конечно, а то, что от неё осталось. Видишь, противовес пришпилен гвоздём к стволу, а от плашки, на которую устанавливают капкан, уже ничего не осталось, только полусгнившая опора.

- А я и не заметил. Как, по-твоему, давно здесь не охотятся?

- Лет шесть, наверное, если не больше.

Всё это время мокрец не оставлял нас без внимания, но оводов было меньше. Гаррис отстегнул от портфеля палку-термометр и принялся внимательно изучать деления.

- Семнадцать градусов, - сообщил он. – Ночью было четырнадцать, теплее, чем в прошлую ночь. Казалось бы, поднялись выше, а мокреца меньше не стало. Сейчас мы на шестистах метрах, а были на восьмистах. Что бы это значило?

- Подумаешь, бином Ньютона, как сказал бы классик. На небо посмотри. Видишь, дымка с востока, и ветер поминутно меняет направление, ночью потеплело – к дождю. Скорее всего, циклоном зацепит. Ты хоть заметил, где восток?

- Да, ветер дует не так… Сейчас позвоню во Владивосток, спрошу, как у них с погодой, - забеспокоился Гаррис.

- А что не в Москву? Знаешь, Гарик, давай готовить обед. Нам здесь точно сушиться до полудня, то есть до двух часов дня по современному рыночному времени. Реформаторы обещают, что и зимой будем просыпаться на два часа раньше поясного времени. Радости-то сколько…

- Что ты всё о политике? Владивосток не отвечает…

- Спутник улетел за радиогоризонт.

- Вот он, родной! Слышишь сигнал? Связь установлена, но никто не отвечает… Позвоню Ученому секретарю.

Гаррис постоянно куда-то звонил. По-видимому, он скучал без городского общества, а окружающая природа совсем его не занимала. Наконец он дозвонился:

- Мы здесь немножко утонули! Сейчас свяжемся с МЧС… Ха, ха, ха… Да бодрые, бодрые… Это я пошутил. Михалыч утонул в ручье. Сушится над костром. Да… Да всё в порядке, исследуем пойму.

Пока я сушил одежду и снаряжение над костром, Гаррис обнаружил пропажу записной книжки. Он решил, что книжку обронил на предыдущей ночёвке, поэтому следует двигаться поймой, чтобы не прозевать. Так мы и поступили. Я шёл впереди, выискивая звериные тропки, виртуозно обходящие завалы, а Гаррис следовал несколько позади.

В одном месте мы наткнулись на тропку из примятой травы, и пошли по ней. К этому времени Гаррис начал входить в образ Шерлока Холмса и, потыкав палкой в примятый след, заявил, что это наш вчерашний след, по которому надо идти к табору, где мы найдём потерянную им записную книжку. Мне пришлось разочаровать Гарриса.

- Присмотрись получше, капитана. Видишь, трава примята в сторону нашего движения, причём, переплетается в косичку, как у еврейской булки. Это след медведя, по которому мы и пойдём. Косолапый не полезет в ветровал.

- А что, Михалыч, как ты думаешь, медведь далеко ушёл? – поинтересовался Гаррис.

- Кто ж его знает, капитана. Если он почувствует, что его тропят, то есть идут по его следу, он может сделать крюк и залечь недалеко от своего следа…

- И нападет из засады?!

- Не обязательно, капитана. Просто… зверь любознательный, сначала понаблюдает, выберет кого, а там уже дело вкуса… медведя.

Я рассказал несколько случаев из своего опыта, в том числе, как медведь сторожил меня у тропы в верховьях реки Гобилли, а я в это время скрадывал его на выходе к берегу.

- Еще был случай. Совсем как мы с тобой, идем с одним молодым фотографом на Тумнинском хребте… Пригласил его с собой в качестве фотографа, а такой оказался недисциплинированный человек… Говорю ему: «Идем вслед за медведем, не отставай. Мишка может залечь в стороне и нападет на отставшего». И что ты думаешь? Ему хоть бы что. Плетется сзади за сто шагов, не меньше, цветочки фотографирует, разных гусениц…

Как обычно местами пойма была завалена буреломом. Гаррис всегда отставал и терял мой след, поэтому ему приходилось самостоятельно искать проход среди бурелома. Я старался не терять его из вида и в таких случаях кричал ему, в какую сторону лучше обойти завал.

Обернувшись в очередной раз, я обнаружил, что он не только не отстает, а почти дышит мне в спину.

- Гарик, задави тебя медведь! Ты так близко не подходи. Хотя бы на пять шагов отстань, а то мне развернуться негде, ветки тебя будут хлестать по лицу.

За руслом ключа, впадающего слева в Каменистый, начинался невысокий прижим, по кромке которого можно было пройти, не соскользнув в русло. Судя по следам, оставленным на заросшем высокотравьем берегу, медведь, потоптавшись, перебрался на противоположный берег и ушёл резко влево на косогор.

- Гарик, отбой тревоги! Видишь, мишка пошёл на прижим, а мы пойдем поймой. Здесь ещё можно пройти, - обратился я к Гаррису, указывая палкой на след медведя.

- А что он туда полез?

- Наверное, хочет посмотреть на нас сверху. Ты ему точно приглянулся. - пошутил я и уже серьёзно добавил:

- Мы с тобой ломимся по пойме – медведю за полкилометра слышно… В этих местах зверь стреляный, лишний раз рисковать не станет, тем более, учуял ружьё.

Дальше пойма расширялась, но легче не стало. Попали в бывшую гарь, заросшую пихтой, елью и берёзой.

- Да, трамваи здесь не ходят, - глубокомысленно констатировал Гаррис. – Как ты думаешь, Михалыч, стоит ли вести сюда телеоператоров и журналистов? Думаю, они здесь не пройдут.

- Пригласить их можно, если предварительно закажешь для себя место в травмпункте. Прежде они поколотят своего проводника.

Да, трамваи здесь не ходят, - повторил Гаррис.

Гаррис признался, что лет шесть назад какие-то бандиты долбанули его по голове и, что удивительно, в том же году он подал аж шесть заявок и получил патенты на изобретения. С тех пор продуктивность его трудов удвоилась.

- Нехило долбанули, - согласился я.

Нередки случаи, когда люди, попавшие в непредвиденные экстремальные жизненные ситуации, резко меняются. Их не узнают даже близкие. По справедливому разумению современных очень высокообразованных сограждан, в том числе церковников, наука здесь бессильна. К счастью, в новой, «возрождённой» России был упразднён диалектический и исторический материализм, доставлявшие церковникам много хлопот. Некоторые невежды, вопреки мнению молящихся президентов и их последователей, считают, что место этих наук заняла псевдонаучная эклектика и религиозная софистика. «Просветлённые» головой и без науки догадываются, в чём тут дело. Конечно, всё это проделки внеземного «высшего разума». Медики, например, стопроцентно уверены, что контакт с внеземным разумом наступает обычно у их пациентов после того, как будущих контактёров хорошенько «осветлят» по голове.

У одного моего знакомого страсть к познанию окружающего мира (врачи иногда неточно называют это занятие бродяжничеством) проявилась после такого стресса. При этом он стал ставить свечки в церкви и существенно обогатил жизнь церковникам, расходуя на эту благотворительность всю свою пенсию по инвалидности. Он перестал работать и всецело посвящал свободное время исследованию религий и внеземных цивилизаций. Он крестился на все предметы живописи с изображениями бородатых субъектов, называл библейского богочеловека-еврея Русским Хером или Чуром, а всех христианских святых Русскими Херами. И вообще, он сам сделался совершенно русским, хотя от природы был евреем.

Я рассказал об этих случаях Гаррису и добавил:

- Этот мой знакомый, точно как и ты, только и говорил о спасении, но, в отличие от тебя, совершенно перестал доверять МЧС. Он расклеивал по столбам и раздавал на перекрёстках шильдики со стихами:

«Владыка Майтрейя, нам помощь пошли –
Погибель убрать от планеты Земли,
Твои легионы пошли нам с небес,
Планета с мольбой ожидает чудес!!!»

В ответ на этот монолог Гаррис сказал, что я напрасно не доверяю джипиэсу и в который раз принялся объяснять, что без точек вообще нет смысла соваться в тайгу. Гаррису повезло больше. Он стал путешественником, а не пациентом психиатрической клиники.

Вместе с тем, обмен мнениями по вопросам интеллектуального развития и расширения кругозора привёл нас с Гаррисом к величайшему открытию в области эволюционной теории. Я рассказал Гаррису, что эту тему мы уже обсуждали в Хабаровске после нескольких рюмок коньяка с одной мировой знаменитостью в области литературы. И, что неудивительно, были близки к этому открытию. Я вспомнил, что как-то, пробираясь по неосвещённому университетскому коридору, отклонился от маршрута вправо и долбанулся лбом о колонну так, что искры посыпались из глаз. После этого я перевёлся с отделения математики на отделение физики, что в корне изменило мою судьбу. Наш личный опыт привёл нас с Гаррисом к выводу, что не труд создал человека из обезьяны, как утверждал Фридрих Энгельс, а простой случай, когда она упала с дерева и ударилась головой. Вот тогда она и взяла в лапы палку, после чего задумалась о её применении в качестве орудия труда. Разумеется, это было всего лишь уточнение теории Чарльза Дарвина, но выглядело внушительно.

Отдыхали мы часто. Как говорил Гаррис: «Трамваи здесь не ходят». Обычно дожидались, когда встретятся удобные сиденья из поваленных стволов, но иногда пренебрегали удобствами, растянувшись прямо на таёжной подстилке. Вот и теперь, Гаррис споткнулся о бугорок, после чего мы решили присесть на валёжник. Гаррис разглядывал перед собой какой-то предмет, очищая палкой от налипшего перегноя. Это заинтересовало и меня:

- Что ты там интересное разглядываешь?

- Что, что… стоптанный туфель, - констатировал Гаррис.

- Их здесь два, - добавил он, поковыряв палкой в лесной подстилке. – Скорее всего, их бросил охотник, который здесь охотился.

По-видимому, Гаррис решил вновь продемонстрировать мне, что и он не лыком шит, тоже разбирается в следах не хуже самого Шерлока Холмса.

- Капитана, моя твоя не понимай. Глаза есть, посмотри не могу! – съёрничал я, подражая герою из сочинения Арсеньева о туземном охотнике. – Присмотрись внимательнее: это разные туфли, причём на одну ногу. Если следовать твоей версии, здесь прошли два охотника, и оба они были одноногие.

Я сказал Гаррису, что бугорок, о который он споткнулся – это заросшая таёжной растительностью колея, и что лет пятнадцать назад здесь стояли вагончики лесозаготовителей, о чём свидетельствую почти сгнившая горка чурок. И то, что нашёл Гаррис – это обыкновенная свалка, оставленная лесорубами.

В подтверждении моей версии, Гаррис извлёк из-под листвы стоптанный каблук от кирзового сапога.

- Впрочем, Гарик, где ты видел охотников в туфлях? – продолжил я тему.

- Где, где.. У них что, не могло быть второй обуви? – настаивал он на своей версии.

- Посмотри налево! Видишь просвет? В сотне шагах – зимник! – возражал я. – Водители избавлялись от порванных штиблет на месте, а зверьки растаскивали их для анализа на предмет натуральности. От кожаных оставалась подошва.

Я рассказал Гаррису, что прошлой весной, исследуя процессы освоения природы населением в отрогах Вандана, тоже нашёл на зимнике стоптанный туфель. Его антипод, по-видимому, замаскировался на обочине. Мне тогда пришла в голову мысль написать весёлый рассказ и назвать его «Одинокий стоптанный туфель в отрогах Вандана», ведь я шёл один, а теперь мы с Гаррисом идём вдвоём, как два стоптанных туфля.

Мы единогласно решили идти поймой, потому что набрели на лесоустроительный визир, по которому можно было неплохо идти. Визир был отмечен частыми затёсками и квартальными столбами. Иногда затёски терялись, но вскоре снова обнаруживались. В пойме было идти прохладнее, чем на открытом солнцепёке по зимнику.

К оставленному ранее табору мы вышли по нашему следу, на что я обратил внимание Гарриса. Около импровизированного стола, сконструированного нами из больших валунов, стояла опорожнённая склянка, но следов записной книжки Гарриса не обнаружилось. Вместе с тем, Гаррис предательски вспомнил, что книжку он в этом месте уже искал и, вероятнее всего, она затерялась ещё раньше, до перехода через Самаргинский ключ.

Я заподозрил, что Гаррис, как старый капитан, решил вести свой корабль по точкам и на обратном пути и категорически отказался искать места предыдущих ночёвок.

Этим признанием Гарриса задачи текущего дня были исчерпаны. Как в награду за хорошо выполненную работу впервые за неделю повеяло ветерком. Можно было смело выбираться на зимник, который оказался совсем рядом.

Гаррис выглядел бодрым, несмотря на его преклонный возраст. В ответ на мой комплимент он признался, что по утрам делает одну тысячу движений, отчего постоянно молодеет.

- Процесс довольно интересный, но не бесконечный, - рассудил я. – Главное, вовремя остановиться.

Внезапно Гаррис схватился за левое ухо и жалобным голосом сообщил, что к нему в ухо залетела муха или какое-то иное мелкое животное.

- Михалыч, эта тварь пролезет мне в мозг!

Я высказал предположение, что ухо не имеет с мозгом открытых ходов сообщения. Гаррис не поверил. По его ощущениям, неизвестное животное решило на практике проверить моё предположение.

Вначале мы решили залить ушной ход Гарриса водой и утопить муху. Методика Гаррису не понравилась. Надо было сначала найти полый стебель дудника, затем лужу с водой, в которой бы не обитали инфузории и амёбы. Действовать надо было стремительней, поэтому я отрезал ножом от веточки ивы мягкий прутик и передал его Гаррису, чтобы этим прутиком он задавил неразумное животное. Операция прошла успешно.

К концу следующего дня мы уже подходили к обводнённой низине. В знакомых очертаниях сопок угадывалось место слияния ключей Прямого и Самаргинского. Зимник терялся в зарослях ивы, но, тем не менее, было ясно, что далее по ходу найдутся цивилизованные признаки его продолжения. Вместе с тем, пройдя метров сто по намытому в паводок галечнику, мы оказались в двух шагах от перил брёвнышка, откуда Гаррис произвёл свой бросок к бревенчатым каркасам. Эти два шага были помечены в траве тропкой, обрывающейся назад к галечнику.

Поняв причину своей ошибки в начале этого пути, мы, вместе с тем, поняли, что ещё раз споткнулись на многозначности русского языка. Вот что значит, правильно расставить точки!

Охотники сказали: «После мостика пройдёте метров сто - сто пятьдесят направо. Будет зимник. Вначале он практически незаметен».

Мы поняли это так: «После мостика пройдёте метров сто – сто пятьдесят. Направо будет зимник». Мы и пошли прямо, а затем, после вышеописанной задержки, повернули направо.

Разумеется, никакого злого умысла в намерениях охотников не было: не каждый старожил может ясно объяснить новичку то, что для старожила составляет само собой разумеющуюся истину. Старожил просто не задумывается над тем, как его поймут. Это то, что я называю пренебрежением правилом «вначале договориться о терминах».

ВСТРЕЧА НА БАЗЕ И ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

К удивлению Гарриса, охотники нас уже ждали. Они натопили баню и приготовили апартаменты. Первый вопрос к нам с Гаррисом был вполне обоснован:

- Почему вы не свернули направо после «моста», как мы советовали, а пошли прямо? Ведь на той стороне - заросли малины и вообще зимник совершенно заросший, - недоумевали охотники.

Поскольку Гаррис сразу же занялся разборкой поклажи, мне пришлось объяснить этот «крендель» внезапно проявившимся интересом Гарриса к исследованию обитаемости поймы реки Чуи.

- В особенности его интересуют медведи и тигры, - пояснил я, чем значительно поднял авторитет Гарриса в глазах промысловиков. Они пообещали пригласить его на медвежью охоту в августе. В свою очередь, я пообещал ознакомить Гарриса с их приглашением, как только он освободится от хлопот по разгрузке экспедиционных запасов, чтобы от радости он не упал в обморок.

Гаррис решил оставить охотникам не съеденные нами продукты. Они с благодарностью приняли двухмесячный запас. Особенно были довольны двухкилограммовым пакетом с батарейками-аккумуляторами для электронных приборов.

Вечером после бани запасливый Гаррис обнаружил в своей «мицубиси» ещё одну противотанковую ёмкость, и коллективный ужин прошёл, как в лучших ресторанах Хабаровска. В этот вечер Гаррис скромно принимал тосты в свою честь, как самый героический из дедов. Ещё бы, в таком возрасте, с таким грузом неделю шагать по завалам и гарям в припойменной тайге, таящей в себе множество смертельных опасностей, забираться на сопки в обход прижимов, переходить вброд стремительные потоки, при этом сохранить душевное спокойствие и здравую рассудительность.

В эту ночь спалось плохо. Пронёсшийся над Приморьем циклон слегка зацепил хвостом отроги Сихотэ-Алиня в районе базы. С неба немного покапало, с востока подуло, а к полудню от внезапной прохлады не осталось и следа.

Гаррис вёл машину тише, чем неделю назад, но часто останавливался, чтобы вылить на голову несколько стаканов воды из фляги. Я старался придерживаться отвлечённой научной тематики, не напоминая ему о трудностях пути в отрогах Сихотэ-Алиня. В особенности я старался избегать тем о членистоногих, в том числе о клещах. Гаррис и без этих воспоминаний пару раз чуть было не влетел в кювет, а когда мы подъехали к карьеру, заполненному водой, он не удержался, чтобы не окунуться. Он легко и профессионально поплыл на середину, и никто бы не подумал, что в следующем году этому пловцу исполнится семьдесят лет.

Всё было серьёзно. Джером Клапка Джером вновь угнездился на своей полке. Прощаясь, я сказал Гаррису, что не ожидал таких интересных результатов, о чём обязательно напишу.

- Главное, напиши, что нас выручали не карта с компасом, а джипиэс, -посоветовал Гаррис. - Когда ты иногда заглядывал в карту - это так, баловство, твоя прихоть. Если бы не джипиэс, то наше путешествие не состоялось бы вовсе.

Хабаровск, 2011г.
 

Перепечатка материалов разрешена. Ссылка на газету и сайт обязательна.

Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.