КОРЕННЫЕ ФИННО-УГОРСКИЕ НАРОДЫ «МIРА СЕГО» И СПАСИТЕЛЬ ОТЕЧЕСТВА В 1812 Г. ГРАФ ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ РОСТОПЧИН

Я за перенос столицы, нынешнюю – должно сжечь!

Вышло времечко Блудницы. Дальше – кровь, огонь и меч. (Евгений Шнуровский)

«Этот город не был знаком Европе; в нем было от шестисот до восьмисот дворцов, подобных которым не было ни одного в Париже. Всё приспособлено было здесь к величайшей неге. Отделка домов блистала белизной и самыми свежими красками. Самая лучшая английская мебель украшала комнаты: изящные зеркала, прелестные кровати, диваны разнообразнейших форм наполняли их. Не было комнаты, где нельзя было бы расположиться четырьмя или пятью различными способами, один удобнее и уютнее другого, и самое полное удобство соединялось здесь с блистательнейшим изяществом. Это было очень понятно. Здесь было много лиц, получающих от 500 тыс. до 1,5 млн. франков ежегодного дохода. В Вене такие лица держат себя с серьезной строгостью целую жизнь и мечтают получить крест св.Этьена. В Париже они ищут того, что на их языке называется приятным существованием, дающим много наслаждений и льстящим тщеславию. Сердца их делаются черствыми, и они начинают ненавидеть людей. В Лондоне они хотят составлять часть элемента, правящего страной. Здесь, при неограниченном правлении, им остается только удовольствие неги…», - пишет о занятой французами Москве, какой она была в 1812 г., перед ее гибелью, штабной офицер армии Наполеона Анри Бейль (Стендаль) [А.К.Виноградов «Стендаль и его время», М., 1960]. Интересно, что и здесь иностранец оценивает русское правление - как тиранию, хотя по правам монарха Россия была европейской страной, не отличалась от Франции времен Людовика ХУI, тем более диктатуры Бонапарта. Но вот производящие возможности полей, экспортом хлеба с которых создавалось благополучие знати, в России были гораздо ниже - сравнительно с европейскими [см. А.П.Паршев «Почему Россия не Америка»]. И картина, обрисованная Стендалем, возникает лишь с сер. ХУIII века: насколько богаче и роскошнее дворянские усадьбы императорской поры, сравнительно с сохранившимися кое-где боярскими каменными хоромами ХУII века (Москва, Псков, Ярославль), с Летним дворцом Петра, даже дворцом А.Д.Меньшикова - первого мота Петровской эпохи. Эксцессы Пугачевщины, «бессмысленной и беспощадной» в оценке русского дворянина А.С.Пушкина, становятся понятнее. Непонятно другое, зачем Ал-др Сергеевич («История Пугачева»), «брат» из ложи «Овидий», осмеял известие, о подготовке и финансировании Варшавою и Парижем самого Пугачева, что было тогда общеизвестным и персоною Пугачева не исчерпывалось (занимательные факты приводит Н.И.Ульянов в книге «Происхождение украинского сепаратизма»)?..

Вторжение 1812 г. столкнуло Наполеона с неожиданностью: великорусские крепостные мужики обладали национальным самосознанием. В феодальной стране, где понятие нации включает лишь аристократию (часто разноплеменную), они взялись за топоры и за фитильные ружья. Сдававшихся крепостных-рекрут, тем более ополченцев - были единицы, в большинстве тяжело раненых. «Оставление жителями Смоленска, Гжатска и Москвы, из которой в теч.2 суток убежало всё население, представляет собою самое удивительное моральное явление в нашем столетии», - восклицает А.Бейль. А среди дворянства - твердой уверенности в необходимости сопротивления Бонапарту, в общем не было [ср.: Д.Давыдов «Дневник партизанских действий 1812 г.», Л., 1985, с.62]: вводить «свободу, равенство, братство», опасные для 1-го сословия, он не собирался, и изменники-дворяне - встречались. Но мужики, кому дарование - если не буржуазных свобод, то минимум, буржуазного правопорядка - было безусловно выгодно, - встретили супостата оружием. В 1914 г. после века иного - «православно-монархического», безнационального воспитания, русский мужик - тогда в массе своей грамотный (78 % мужского населения в 1913 г.), национального самосознания уже не имел. И следствия этого не замедлили наступить.

Но в 1812 г. встретить врага с оружием в руках – для обывателя было не так и просто, за это могли повесить – причем как противник (как повесили Энгельгарта), так и «свои» - ибо война считалась «делом королей», ведомая штатскими, приравнивалась к разбою. Для развертывания ее, одобрения правительством, требовалась предприимчивость правительственного лица. И это лицо известно, хотя мы не имеем в виду Д.В.Давыдова.

***

Свидетельствует Денис Давыдов, перед Бородинской битвой: «Светлейший… читал письмо, полученное им от графа Ростопчина, в котором сказано было: «Я полагаю что вы будете драться, прежде нежели отдадите столицу; если вы будете побиты и подойдете к Москве, я выйду из нее к вам на подпору со ста тысячами вооруженных жителей; если и тогда неудача, то злодеям вместо Москвы один ее пепел достанется» [«Дневник…», с.44].

«Патриетическая» наша нерусская пропаганда поколениями внушала, будто остановка армии Наполеона в Москве была заслугою «героического» того кровопускания, что сделано было на Бородинском поле П.И.Багратионом, М.Б.Барклаем-де-Толли, М.А.Милорадовичем, принцем Вюртембергским, - под общим командованием М.И.Кутузова. Назначенного командующим именно под эту задачу – дать генеральное сражение. Образчиков этой пропаганды мы коснемся ниже.

Неприглядную роль в смене командования, особенно, сыграл именитый П.И.Багратион – как военачальник, по производству даже старший чином, нежели Барклай-де-Толли, военный министр, - и прекрасно осведомленный о стратегическом плане Русского командования - предполагавшем отступление за Москву без генерального сражения. И тем не менее - интриговавший против Барклая как, якобы, «пораженца», - в 1812 добросовестно этот план исполнявшего и похоже что надломленного императорским вероломством – отстранением от командования после оставления Смоленска.

Идя к Смоленску – не соединяясь еще с 1-й армией, Багратион пишет Ермолову, выражая недовольство Барклаем, зная ермоловские связи и длинный язык: «Я не имею ни сена, ни овса, ни хлеба, ни воды, ни позиции» [С.Борисов «Багратион», М., 1938, с.34], - хотя ему надлежит отходить на соединение с Барклаем, а не позиции искать. В письме к Аракчееву – интимному товарищу императора, зная что письмо ему станет известно, этот «русский человек», отзываясь о шотландце Барклае, формулирует еще резче: «Я никак вместе с министром не могу! Ради Бога, пошлите меня куда угодно, хоть полком командовать в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет» [там же, с.35]. Соединившись с Барклаем, пишет о нем: «генерал не то что плохой, но дрянной, а ему отдали судьбу всего нашего отечества» [там же, с.36].

Переломить «общественное мнение» аристократического быдла, увы, сменивший Барклая Кутузов не сумел, хотя сумел «скифскими» приемами обороны уменьшить потери до 1\2 состава [см. Р.Жданович «В войне 1812 г. морозы не при чем», Минуты Века, № 8, 2008]. Размеры поля между Ново- и Старо-Смоленской дорогами не позволяли своевременно отдавать приказы соединениям, занимавшим его, из одного пункта, и давая общий план, в приказе, отданном перед сражением, Кутузов писал: «…намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям… При сем случае не излишним почитаю представить г.г. главнокомандующим, что резервы должны быть сберегаемы столь можно далее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден» [Н.И.Рязанов «М.И.Кутузов и его письма», в кн.: М.И.Кутузов «Письма. Записки», М., 1989, с.551]. «Диспозиция Кутузова показывает, что основу его замысла составляла преднамеренная оборона, проводимая с целью не только отразить наступление противника, но в наиболее благоприятный момент нанести ему поражение мощными контрударами. Этот замысел заслуживает особого внимания, ибо он мог вполне обеспечить полный и окончательный разгром врага, и не вина Кутузова, что его не удалось осуществить» [там же]. Сам Кутузов определял его так: «Когда неприятель употребит в дело последние свои резервы на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытое войско [3-й корпус Тучкова в составе 18 тыс. при 72-х орудиях, отделенный от 2-й армии и поставленный за Утицей, на Старо-Смоленской дороге] во фланг и тыл…» [там же]. Передовые русские укрепления – не только Шевардино, но и Багратионовы флеши, Центральный люнет Раевского и далее – укрепления на Утицком кургане, Горкинской позиции – и вплоть до Масловского укрепления, прикрывавшего край и тыл, с круговой обороной, - строились открытыми с тыльной стороны. С самого начала расчет был на их вероятный захват французами - не должными использовать их для обороны, укрываться от огня русских [см. В.Н.Земцов «Битва при Москва-реке», М., 2001]. Ударную мощь русской артиллерии – треть из 640 стволов составляли т.наз. батарейные орудия – тяжелые и дальнобойные, с большим углом возвышения [см. «Отечественная артиллерия», М., 1987, с.44]. Стреляя с заранее подготовленных позиций – на 3 версты, против 700-900 м выстрела ядром французской легкой 3-фунтовой пушки, они почти не маневрировали на поле боя (для этого они были слишком тяжелы, тихоходны). Их распределение говорит за себя: 24 в Багратионовых флешах [Л.Савельев, Н.Никифоров «Военная книга», М.-Л., 1941, с.286], 12 в передовом Шевардинском редуте, 18 в батарее Раевского (по данным, найденным Валерием Земцовым, лишь 12: одна рота, плюс шесть полковых пушек) – передовых укреплениях, и: 32 в батарейных окопах Горкинской позиции, 60 в пяти батареях позади дер.Утица, 26 в Масловском укреплении, неск. десятков позади позиции у Псаревского кургана [«Отечественная артиллерия», с.44]. «…Из попавших в руки русских бумаг маршала Бертье выяснилось, что если бы Тучков со своим 3-м корпусом и ополчением явился, как рассчитывал Кутузов, к концу боя за Семеновское, то появление этого скрытого отряда, по плану Кутузова, во фланге и тылу неприятеля при окончании битвы было бы для неприятеля гибельно.» [Е.В.Тарле «Бородино», М., 1962, с.34]. Тарле и прочие историки, «колебавшиеся вместе с генеральной линией», вину возлагают, разумеется, на английскоподданого Беннигсена. «План Кутузова сохранить до переломного момента свежий пехотный корпус и Московское ополчение был сорван его начальником штаба, бездарным и завистливым немцем бароном Беннигсеном. Объезжая вечером 25.08 русские позиции, Беннигсен попал в расположение 3-го пех.корпуса, который уже почти сутки находился в засаде, и приказал генералу Тучкову выдвинуться из леса вперед на запад и стать непосредственно за егерскими полками [прикрывавшими фланг Багратиона] на виду у противника. На возражения Тучкова Беннигсен настойчиво повторил свое приказание. Не смея ослушаться начальника Главного штаба, генерал Тучков выполнил его приказание…» [Н.Ф.Гарнич «Отечественная война 1812 г.», М., 1951]. Но здесь - вряд ли обоснованно. Белоэмигрант А.А.Керсновский - безупречный русский националист и враг неметчины, особенно – «британской неметчины», оценивает его иначе: «Беннигсен – отличный составитель планов и из рук вон плохой их выполнитель. У него замечательный глазомер, но совершенно отсутствуют быстрота и натиск. Это – прирожденный начальник штаба – отнюдь не главнокомандующий…» [Керсновский «История Русской армии», М., 1992-1994, т. 1-й, с.228]. Самоуправство Беннигсена, подчинявшегося непосредственно Александру, мало что решило. Под ударом, обрушившимся на Багратионовы флеши, войска Тучкова, видимо исходившего из Кутузовской диспозиции, все равно отошли на свои старые позиции. Они могли бы перейти в контрнаступление после «захождения» фланга Наполеона, после боя за Семеновское, - не будь 2-я и 1-я армии, исключая кавкорпуса Уварова и Платова, к тому времени выбиты «героизмом» своего командования ранее.

Сорваны замыслы были командующими-инородцами, прославленными россиянской интернационалистической историографией – князем Багратионом, Барклаем, принцем Виртембергским, Милорадовичем, ввязавшимися в позиционную оборону намеренно ослабленной передовой линии и истрепавшими на ней резервы, вопреки приказу Кутузова. Особенно катастрофичным это стало после полудня, когда, захватив дер.Семеновское, Наполеон перебросил туда сотни орудий, поставив под фланговый огонь центр и правый фланг. Валерий Земцов язвительно пишет, что свой успех французы обнаружили уже после сражения – когда поняли, что противник потерял более 50 тысяч человек и как войсковые единицы, его соединения уже не существуют, оказывать противодействие французам, в частности заступить путь к Москве далее, уже не способны. А вот что пишет по этому поводу, в нацио-Анально-ассамблеевской «газете для любящих…», с позволения сказать, «…думать», как она рекомендует себя, некий «коренной эстонский украинец» А.Бланк из ведомства ВВП (его знания и интеллект оценить можно по статьям в №№ 32 и 33 Д 2007 г.): «…И вот тут Жданович подсовывает нам свою очередную благоглупость: надо было не в редутах сидеть, а «отступить в глубину поля», открыть французам позиции артиллерийского резерва [местность у Псарева возвышается – расположение резерва сначала было им известно] и спокойно так расстреливать их из пушек. (А почему не наоборот – подтащить пушки из резерва к линии обороны и стрелять оттуда? Но такая простота мысли для блестящего эрудита Ждановича была бы очень уж проста.) …А как же скопление пушек [именно «пушек»!.. - хотя ценность в артрезервах составляли единороги – гаубицы, стрелявшие разрывными снарядами] в глубине русских позиций, смутившие некрепкую психику нашего эрудита? А не должно было их (кроме НЗ, неприкосновенного резерва) там быть! То, что в конце сражения они остались стаять там, где находились в его начале, - не замысел, а дело случая. Когда французы захватили батарею Раевского, Ермолов, близкий друг Кутайсова, сформировал из разбитых батальонов штурмовой отряд и бросился выбивать французов. За ним поскакал и Кутайсов. Несмотря на уговоры Ермолова, что ему нужно находиться на своем посту, Кутайсов ринулся в гущу боя. Больше его не видели. Тело его не нашли. Назавтра прибилась лошадь Кутайсова с седлом, обрызганным мозгом. Очевидно, ядро попало в голову генерала. С гибелью Кутайсова не только не был введен в бой мощный артиллерийский резерв, но даже находившиеся на позициях батареи перестали получать боепитание…» [А.Бланк «Беда от инородцев?», Дуэль, № 26, 2008]*. Пишет, что небезынтересно, в неделю сборища в С-Петербурге некоего всемирного съезда «коренных финно-угорских народов», председатель которых выступал на финно-угорском английском языке…

Неудачу сражения, вслед за лубочными картинками, Бланк увязывает с неудачей рейда Уварова и Платова, видите ли, по показаниям Муравьева, бывшего пьяным и Наполеона потому в полон лихим казачьим рейдом не забравшего [там же]…

Идиоты из ведомства т-ща Сечина, в отл. от ведомства т-ща Черкесова, удобны тем, что на вдохновенные литературные способности накладывается у них невежество и идиотизм - в сочетании с непробиваемым нахальством, расчетом на идиотизм читателя. Читая конспект справок – выборки цитат из написанных ранее исторических сочинений, представление о предмете приложения собственных литературных дарований составить себе нельзя.

Русские батарейные орудия, как сказано выше, без надобности по полю не маневрировали – они были для этого слишком тяжелы (как и вообще русская полевая артиллерия, перед французской). Солдаты бежавших с захваченного люнета батальонов, согласно рапорту Ермолова, были «во многих толпах не только без устройства, но и уже без обороны», «в совершенном замешательстве», и для контратаки он взял 3-й батальон Уфимского полка, еще не бывший в деле [Земцов, с.167]. Во второй половине дня, против захваченных французами укреплений по приказу Кутузова развернулось и открыло огонь до 500 орудий [«Отечественная артиллерия», с.47], – видимо батарейные, находящиеся в соприкосновении с Наполеоном, плюс пешие и конные войсковые батареи, выдвинутые из резервов - вся вообще мобильная русская артиллерия, после потерь орудия флеш и люнета, - чему гибель Кутайсова не помешала никак…

Но дело было сделано, отходившие в Тарутинский лагерь в сент. 1812 г. силы Кутузова насчитывали лишь 52 тыс. регулярных войск [Керсновский, т. 1-й, с.257]. Как армия именно они прекратили свое существование - тогда, после Бородина.

Вот сообщ. из дореволюционного источника: «поддерживая поджоги в Москве, задерживая продовольствие для французских войск, рассылая воззвания к народу о партизанском истреблении французов, Ростопчин с глубочайшей ненавистью относился к европейцам, и с презрением отзывался о Наполеоне. Он же способствовал набору и снаряжению до 80 тыс. ополченцев, после ухода неприятеля много поработал над восстановлением столицы и устройством в ней возвращавшихся жителей». Как это встречалось интеллигентным русским человеком Х1Х века – для которого величие Европы было самоочевидным, а на столе, обыкновенно, стоял бюстик Наполеона? Как относился к Ростопчину православный монархист, знавший что в 1800 г. граф был инициатором сближения России с Консульской Францией, прекращения бесполезного, хотя и блестящего Суворовского кровопускания за британские интересы на Апеннинах, что в 1814 его уволил в отставку «обратившийся в истинную веру» имп.Александр Павлович? Понять революционность идеи «романтического злодея» Ростопчина можно, зная, как враждебно была встречена в верхах идея даже регулярной - армейской партизанской войны, что первый армейский партизанский отряд (50 гусар, данных Денису Давыдову) был сформирован лишь в ночь после Бородинской битвы. Давыдов четко пишет: «легкая конница наша держала только передовую стражу, а партизанской войны еще не было, первый наезд оказался при Цареве-Займище 14.09, в день занятия Москвы, а второй – 21.09, при Перхушкове» [с.19].

Без нее, Наполеон, вероятно, просто привел в порядок бы свои войска, подраспутившиеся, при грабеже обгоревших московских руин, подтянув снабжение с промежуточной станции снабжения, коею, ближайшей к Москве, служил Смоленск. С легендарным «голодом», со снабжением по длинной операционной линии, самим по себе, у него проблем, вероятно, не возникло бы никаких. Идиоты и провокаторы, проводящие идею Сечинского – россиянского - антирусского «госпатриотизма», доднесь повторяют «православно-монархическую» баснь, что Буонапартэ, дескать, не готов был к завоеванию России, не знал страны-противника. Представляя себе само это завоевание - гл.обр. по советскому киномюзиклу «Гусарская баллада» [см. напр.: Бланк, «Дуэль», № 26]. А в действительности генералом Бонапартом заложены были запасы продовольствия, позволявшие, помимо реквизиций, кормить Великую армию ГОД. Сверх частных и армейских – штатных обозов, одно лишь 200-тысячное северное крыло 450-тысячной «Большой армии», опиравшееся на портовый город Гданьск, было обеспечено - отдельной обозной частью в 10 тыс. фур [А.Корниловъ «Курсъ истоpiи Россiи в Х1Х в.», 1912, ч. 1-я, с.186]. Облегчена она была, сколь это было возможно: матчасть артиллерии составлена гл.обр. из легких 3-фунтовых пушек, против войсковых 6-ф. пушек и 12-ф. гаубиц с нашей стороны, тяжелых орудий – было менее 10 %, когда у нас они составляли треть. Киноанекдот (ф-м «Кутузов») про некованых на шипы лошадей взят из «Дневника…» Давыдова, но в нем речь лишь о ПОЛОВИНЕ лошадей из ОДНОГО отряда, не кованных по недосмотру.

Вся операционная линия Наполеоном была оборудована этапами с укрепленными почтовыми домами, и даже системой быстродействующей связи – оптического телеграфа, в городах и огражденных монастырях неизменно ставились гарнизоны из выздоравливающих солдат. Страна была ЗАВОЕВАНА. Для управления привлечены были поляки - составлявшие до 1\4 его армии, лучше латинян знавшие русских и их обычаи. Частенько попадая под крестьянские выстрелы, партизан Давыдов спрашивал мужиков: «Отчего полагали вы нас французами? – Да вишь, родимый (показывая на гусарский мой ментик), это, бают, на их одёжу схожо. – Да разве я не русским языком говорю? –Да ведь у них всякого сброда люди!» [«Дневник…», с.55], - удостоверяясь в знании завоевателями языка завоеванных (как помним по «Войне и миру», русский дворянин мог выдать себя француза, перед французскими офицерами, но не наоборот).

Но Великая армия рухнула, сломленная Народной войной. Чьим инициатором был не Кутузов, получивший назначение лишь в авг.1812, не Давыдов, и даже не европеист Барклай-де-Толли, - а именно Московский генерал-губернатор, незадолго то того, в 1810 г. возвращенный из опалы, в которой пребывал при Александре, как придворный его несчастного отца. По свидетельству Давыдова, тогда: «Граф Ростопчин, встретивший Ермолова на Поклонной горе, сказал ему: «Алексей Петрович, зачем усиливаетесь вы убеждать князя защищать Москву, из которой уже всё вывезено… Лишь только оставите вы ее, она, по моему распоряжению, запылает позади вас».

В ЧАСТНОМ письме А.Бейля дается хар-ристика Ростопчина, «сумасшедшего Федьки» по кликухе имп.Екатерины - «Казанской помещицы», нам известного гл.обр. по выпадам против него в «Войне и мире» другого русского графа - Л.Н.Толстого. Бейль в переводе Виноградова: «Сожжение Москвы было, конечно, героическим актом. Ростопчин – это хар-р позднего Рима, а вовсе не злодей, каким его изображают. Его действия были целесообразны. Они остановили развертывание операций Наполеона. Взгляните, какая разница между Ростопчиным и каким-нибудь бургомистром Шенбрунна, самолично выходящим навстречу Императору, чтобы заявить ему о своих верноподданнических чувствах». Неожиданно? Намек, КЕМ изображался «злодеем» гр.Ростопчин, ЧЬИ хар-ристики создали его реномэ. А как оно радостно принято его соотечественниками!..

Потому мы и знаем его – по карикатуре, сделанной литератором, гр.Л.Н.Толстым, а не в действительном своем облике, облике СПАСИТЕЛЯ ОТЕЧЕСТВА.

Р.Жданович

*М.А.Милорадович, прославляемый оным, согласно иссл.к.и.н.М.Сафонова, состоял в тех же ложах, что и его убийца, того более, участвовал в том же самом заговоре - целью имевшем передачу власти вдовствующей императрице Марии (полякам была согласована независимость Польши, включая Литву, Белоруссию и Украину). Заговоре, давшем сбой лишь в последнем звене, почему и поехал 15.12.1825 «упропагандировать» войска, заметая следы своего участия. (прим.авт.).