ZRD.SPB.RU

ИНТЕРЕСЫ НАРОДА - ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! 

 

ВЫХОДИТ С АПРЕЛЯ 1991г.

 

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА

 

Памяти Ивана 4-го Васильевича (25.08.1530 – 18.03.1584) посвящается

Разгром крымско-османской армии 1572 г. при Молодях:
Неизвестный предшественник Ивана Сусанина

В 1949 г. было возобновлено - прерванное в 1920-х гг., издание Полного Собрания Русских летописей. Академик М.Н.Тихомиров (научный консультант к\фильма «Александр Невский», - благодаря ему агитка, сценарно писанная в стиле Демьяна Бедного, превратилась в патриотический фильм) воспользовался этим, чтоб издать частные летописи русских магнатов ХVI – ХVII веков.

Ранее ими (за исключением Ермолинской летописи 1490-х гг.) наука пренебрегала. А Летописцы воевод и государственных деятелей открыли много новых подробностей, затрудняя ученые спекуляции, характерные для историков I\4 ХIХ – III\4 ХХ века.

Столичные события 1570-х годов, обойденные вниманием официальных хронистов, отражены в Московском (летопись князей и дворян Яновых-Ростовских) и Пискаревском (летопись князей Шуйских) Летописцах, изданных Тихомировым в 34-м томе ПСРЛ. Из них мы и узнаем эти – абсолютно неизвестные историографии, поскольку проигнорированные официальными источниками (включая сюда записки «табельных» иноземных борзописцев), подробности разгрома крымско-турецкой армии в 1572 г. под Москвой.

Царь летом т.г. пребывал Новгороде Великом. Это известие московских хронистов подтверждают летописцы Соловецкого и Белозерского монастырей [М.Н.Тихомиров «Русское летописание», 1979, с.с. 198, 229]. После срыва важнейшей кампании – ливонской 1570 г. (из-за эпидемии холеры, а еще более бездарности вассала – Лифляндского герцога, датского принца Магнуса, возглавлявшего неудачную осаду Ревеля), с подавлением мятежа слуг Магнуса и бегством его самого в 1571 году, Иван Васильевич готовился к решительному наступлению на шведов. Планировалось лишить их портов по южному берегу Балтики: Выборга, Колывани (Ревель) и Риги. Балтийский театр военных действий - виделся главным уже тогда, задолго до Петра.

Наместником Москвы оставался тогда известный русский артиллерист и военный инженер: князь Юрий Токмаков (тот самый, герой «Псковитянки»). Именно ему подчинялись земские и опричные воеводы.

В отличье от Разрядных анналов - обыкновенно цитируемых историками (вменяя главную роль в победе над турками и татарами главнокомандующему земскому воеводе Мих.Воротынскому, военачальнику более чем заурядному), летописцы других воевод, современников событий, изложили эти события совсем иначе, определяя подлинным героем одоления агарян – его, Юрия Ивановича Токмакова-Оболенского.

И здесь мы отвлечемся, напомнив содержание драм Л.А.Мея, как сотрудник Археографической комиссии - готовивший к изданию рукописи – очень хорошо знавшего Русскую историю в первоисточниках. Когда на театре, драматическом либо музыкальном, ставится «Царская невеста», гг. режиссеры и актеры, обыкновенно, рисуют Любашу – эдакой перезревшей матроной, утратившей ценность в глазах полюбовника. …Пыталась, правда, отходить от этого шаблона Елена Образцова (постановка 1972 г.), но сценическая инерция не позволила ей развить трактовку образа. Меж тем - и из ремарок драматурга, и из характера оперной партии (вручаемой низкому сексуальному голосу, обильной речитативами и просто натуралистическими речевыми репликами), не сложно было обнаружить, что страстная героиня Любаша – не старше, а моложе 18-летней девственницы Марфы (чей вокал напоминает холодный вокал Снегурочки). По диалогам драмы (в либретто сокращенным из-за требований Императорской сцены, исключавшей сценические длинноты), где действие происходит осенью 1572 г., мы обнаруживаем что Любаша живет с Грязным менее полугода (догадаться м.б. бы и по отсутствию намеков на беременности), умыкнутая из Каширы опричниками.

Это сейчас – в псевдоисторической пропаганде олигархически-клерикальной российской бандократии, такие подвиги русских лейб-гвардейцев ХVI века рисуются нормой. А на деле, они возможны были тогда, именно постольку, поскольку отсутствовало твердое командование, и служившие в сыскном ведомстве Опричнины (создано в 1568 г.), прибыв к развертывавшейся в мае-июне 1572 армии, Скуратов и братья Грязные не были прямо подчинены ни воеводе опричных войск Дм.Хворостинину, ни земскому воеводе Воротынскому. Обычай похищения женщин в Славянском мире был древним (в Сербии дожив до ХХ века) – отрицаемый писаным, но не обычным правом. Представляя себе, какими героями явились в августе в Александрову Слободу опричники, можно понять почему Любаша (по пьесе Мея свободная женщина, ожидая отставки у любовника, подыскивающая через Малюту место служанки при царском дворе) «…забыла отца и мать, племя и свой род» (отсутствие упоминание о каширском муже или женихе дополнительно намекает на юный возраст героини).

Историки (и борзописцы Московского Паханата) любят повествовательно живописать картину бегства с театра военных действий Ивана Васильевича летом 1571 года. Если перейти с позиций историков на почву историческую, то обнаруживается, что имело тогда место бегство всей объединенной армии, пытавшейся перекрыть пути внезапно выступившему в поход Девлет Гирею.

Немногочисленные земские и опричные полки (не более 6 тыс.) – имея перемирие с крымцами, не ожидавшие в т.г. нашествия, спешно стали тогда на Оке, сосредоточившись у Серпухова и Коломны. К опричникам выехал из Новгорода и царь.

И тут, на Злынском поле, из полков князя Мстиславского - на сторону хана перешел отряд из 15 калужских и каширских детей боярских (вот за что опричники невзлюбили каширян!), возглавляемый знаменитым героем русского фольклора – Кудеяром Тишенковым. Кудеяр открыл Гирею переправы через Оку, скрытно проведя татар между земскими и опричными войсками, устремившись вглубь России. Воевода И.Бельский с земцами бросился тогда в Москву (пытаясь укрыться в своем каменном погребе, где отсиживались княгини, как уточняют наши летописцы, он задохнулся от дыма), а Иван Васильевич – на Владимирщину, к Александровой Слободе, бывшей тогда столичным городом. Это и называется «бегством». Царь считал организаторами измены - земских воевод, собиравшихся выдать его крымцам, впоследствии помиловав крымского «политэмигранта» Кудеяра. Оный - похоронен возле Преображенского собора Соловецкого монастыря, его могилу посещали в августе 1917, во время своей поездки через Вологду в Трифонов Печенгский монастырь, А.А.Ганин, С.А.Есенин и З.Н.Есенина-Райх [«Небо ли такое белое…»\ «Рязанский Комсомолец», 14.06.1986] (см. ). Но это уже другая история…

Приводим теперь неофициальные рассказы, опубликованные Тихомировым, дабы помянуть подлинных героев победы над татарами на Молодях: князя Юрия Токмакова, князя Ивана Шуйского (в 1581 отстоявшего Псков, беллетристом Дм.Володихиным презрительно нареченного «полководцем одной победы»), сына боярского И.Ш.Алалыкина и безымянного гонца, совершившего подвиг, сравнимый с подвигом Ивана Сусанина, ценой жизни введя в заблуждение турок, отвратив их от Москвы.

Согласно летописцам Шуйских и Ростовских-Яновых, татары и турки покинули свой стан под Москвой, далее разгромленные при отступлении, следующим образом:

<…> И прииде <Крымский> царь с великими похвал<ьба>ми и с многими силами на Рускую землю, и росписав всю Рускую землю, комуждо что дати, как при Батые. И прииде прежде на Тулу, и посады пожег, и от Тулы - к берегу. А на берегу в Серпухове стоят воеводы изо всех полков князь Михайло Иванович Воротынской с товарищи. И тут царя через Оку не перепустили. И пошел Дивей вверх по Оке и против Дракина перелез реку, и пришел на воевод, с Тулы, от города. И воеводы бився с ним. И пошли к Москве розными дорогами и с обозом, и пришли за три часы до царева приходу, и с обозом со всех дорог, смотрением Божиим, вдруг на Молоди. И обоз поставили, и ров выкопали, и травитися стали. И тут Божиим милосердием многих людей у царя побили и поймали, и Дивея взяли, и ширинских князей и царевича астроханскова. А Дивея взяли в сторожевом полку у князя Ивана Шуйсково. И царь стоял два дни и пошел назад. А в полкех учал быти голод людем и лошедем великой! Аще бы не Бог смилосердовался, не пошел <бы> царь вскоре назад, быть было великой беде! А <Русский> князь велики в ту пору был в Новегороде в Великом со всем, а на Москве оставил князя Юрья Токмакова с товарищи. А как царь стоял на Молодех, и князь Юрья, умысля, послал гонца к воеводам з грамо­тами в обоз, чтобы сидели безстрашно: а идет рать наугородцкая многая. И царь того гонца взял, и пытал, и казнил, а сам пошел тотчас назад.

<…> боярям подлинно стало ведомо, что <Крымский> царь хочет руские полки обойти прямо к Москве и над Москвою промышляти. А по смете и по <показавшим это> языком с царем и с царевичи и с нашею турских и крымъских, и нагайских, и черкаских людей 150000 и болынши; да огненново бою было - 20000 янычаней. А государевых людей было во всех полкех земских и опришлиных дворян и детей боярских по смотру и с людьми 50000, литвы, немец, черкас каневских - 1000, казаков донских, волских, яицких, путимльских 5000, стрельцов 12000, поморских городов ратных людей, пермичь, вятчен, коряковцов и иных - 5000. И как царь пошел к Москве, а бояря и воеводы со всеми людьми пошли за ними во днище, а шли тихо. И почали бояря и воеводы думати, чтобы как царя обходити и под Москвою с ним битися. И говорит боярин воевода князь Михайло Ивановичь Воротынской: “Так царю страшнее, что идем за ним в тыл, и он Москвы оберегаетца, а нас страшитца. А от века полки полков не уганяют; пришлет на нас царь посылку, и мы им сильны будем, что остановимся; а пойдет всеми людьми, и полки их будут истомны, вскоре нас не столк­нут, а мы станем в обозе безстрашно”. И на том и положили. <меня это ехидство - при оценке Воротынского, вынесенной хронистом прославленного опричного воеводы Ивана Шуйского, просто умиляет!>

<…> И царь стал, не доходя Похры. А руские полки стали на Молодях. А три тысечи стрельцов поставили за речкою за Рожаею, чтобы поддержати на пищалех. И царь послал нагаи 40000 на полки, а велел столкнути. И русские полки одернулися обозом. И столь прутко прилезли <ногаи, что> которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали выстрелить, всех побили. А полки одержалися обозом - из наряду <из пушек> блиско не припустили. И на другой день царь пришел сам, стал за пять верст. А послал на обоз всех людей. И со все стороны учали к обозу приступати. И полки учали, выходя из обозу, битися: большей полк, правая рука и передовой и сторожевой - которой же полк по чину, а левая рука держала обоз. И в тот день немалу сражению бывшу, ото обою падоша мнози, и вода кровию смесися. И к вечеру разыдошася полки во обоз, а татаровя в станы своя. В третий же день Дивей-мурза с нагаи сказався царю похвально: “Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием!”. И прилазил на обоз многажды, чтоб как разорвать. И Бог ему не попустил предати хрестиянскаго воинства. И он поехал около обозу с невеликими людьми, розсматривать, которые места плоше и на то б место всеми людьми, потоп­тав, обоз разорвати. И из обозу бояря послали сотни. И Дивей-мурза своих татар стал отводити, и скачет на аргамаке, и аргамак под ним сподкнулся, и он не усидел. И тут ево взяли - и с аргама­ком - нарядна в доспехе. Первой руку наложил на него сын боярской суздалец Иван Шибаев сын Алалыкин и инии мнозии.

И татаровя пошли от обозу прочь в станы. А Дивея-мурзу привели к бояром, и он сказался простым татарином, и его отдали держать, как иных языков. И того же дня к вечеру был бой, и татарской напуск стал слабее прежнего, а руские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на том бою татар многих побили. Да тут же взяли Ширинбака-царевича и привели к бояром. И бояря стали спрашивать: “Что царево умышление?” И он им сказал: “Яз-де, хотя и царевичь, а думы царевы не ведаю, дума, де, царева ныне вся у вас, взяли вы Дивия-мурзу, тот был всему промышленик”. И бояре велели сводить языки. И как привели Дивея-мурзу, и царевичь стал перед ним на коленках и боярям указал: “То Дивей”. И сам <Дивей тогда> сказался. И в полкех учала быти радость великая. А Дивей умышленье царево сказал и то говорил: “Взяли де бы вы царя - и яз бы им промыслил, а царю, де, мною <вместо меня> не промыслить”.

А царь посылал под Москву язы­ков добывати, и привели человека благоразумна, ему жь Бог вложи совет благ: “Изволь умрети, пользe душе сотворити”. И начата его спрашивать: “Где <Русский> государь и хто на Москве, и нет ли прибылых людей?” И он в роспросе сказал: “Государь был в Новегороде, а ныне, собрався с новогороцкою силою и с немцы, идет к Москве. А перед государем при мне пришел боярин и воевода князь Иван Федоровичь Мстиславской, а с ним 40000 войска. И яз пошел, а на Москве учал быть звон великой и стрельба. И, чаю, пришел и государь. А завтра резвые люди будут в полки к бояром”. (А бояря велели перед зарею из болыпево наряду стрелять и по набатам и по накрам бить, и в трубы трубить на радости, что Дивея-мурзу взяли). И царь устрашился, чает, что пришли в обоз прибыльные люди, и того часа и поворотил, пошел наспех за Оку. О судеб Твоих, Владыко, и милости Твоея, Царю Небесный! Како сильнии падоша, а немощнии препоясашася силою, не до конца на ны прогневася, но избави нас от агарянского насилия, в первый же приход <1571 г.> оскорби, ныне же обрадова!

Бояря же и воеводы и все христолюбивое воинство радосными гласы восклицающе: “Десница Твоя, Господи, прославися в крепости, десная Ти рука, Господи, сокруши враги и истерл еси супостаты!” И сию преславную победу - возвестили государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии, сущу в Новегороде, послали с сеунчем князя Данила Андреевича Нохтева Суздальскова да Алексея Старого
[ПСРЛ, т. 34, с.c. 192, 224-225].

Роман Жданович
 

 

Перепечатка материалов разрешена. Ссылка на газету и сайт обязательна.
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.