|
Памяти
Игоря Синявина посвящается
По
общепринятому мнению день 27 мая 1472 г. считается днем обретения
мощей четырех упомянутых святителей и 1472 г. годом их канонизации; но
между тем известно, что в 1472 г. канонизирован был один митрополит
Иона и что ни в XV, ни в XVI, ни в XVII веках празднования памяти
митрополитов Киприана, Феогноста и Фотия не было ни вообще в России,
ни в частности в московском Успенском соборе. (А.А.Поповцов)
Вновь
отпраздновано 08 октября, день памяти Сергия Радонежского. Вновь в
эфир и на страницы печати вылезли госпатриотические рясы и пиджаки,
рассказывая о своем строительстве государственности российской, вкладе
своих предшественников в освобождение от Мамаевой оккупации - агитируя
попутно за азиопский режим 3-го тыс. от Р.Х., наполняющий азиатские
зинданы русскими рабами [http://msk.kp.ru/daily/26148.7/3037087/].
Оккупационное «государственническое» пустозвонство «радонежских»
агитаторов - целиком основывается на ЛЖИ, на легенде 1380 года,
приписавшей Дмитрию Донскому поддержку церковников - тех, что был на
стороне его врагов, поганого Ягайлы и нечестивого Мамая, князя
языческой Литвы и царька поганых ордынцев.
«Поучение» по списку ХIV века, приписываемое митрополиту Петру (атрибутация
сомнительна: галичане смотрели на мир западным взглядом, прообразом
московского собора – «программой» митр.Петра стал готический
Георгиевский храм Юрьева, последний домонгольский собор Руси),
предписывает: «…а будетъ убитъ на поли <воин>, ино его псомъ
поврещи, а не проводити его; а которыи попъ проводитъ <т.е. отпоет>,
тотъ попъ поповства лишенъ» [Ю.В.Кривошеев «Собранное», 2010,
с.511]. Поэтому, напр., в наших летописях иногда встречаются
упоминания о рыцарских турнирах на Руси («игрушках») – вопиюще
антиправославном занятии: если погибал их участник (1390 г.: сын
великокняжеской кормилицы) – знатный человек, с родственниками
которого приходилось считаться, соблюдение правила влекло «проблемы»,
и хронист духовного звания фиксировал то, что было существенным для
его корпорации.
Слово «поле» может толковаться с разной степенью широты, как
бой, в общем, так и узко – поединок (или только судебный поединок);
отсюда происходит древнее именование храбров (богатырей), сохраняемое
топонимикой (Исполинские горы), и в женском роде - былинами: поляница.
Хронист Лев Дьякон свидетельствует, что во времена Святослава Великого
«непобедимые поляницы» были реальностью, но позже они исчезнут,
законсервировав слово, в мужском роде жившее и трансформировавшееся. И
если в былине о Евпатии Коловрате старшей А-редакции – академического
списка «Повести о Николе Заразском» плененные дружинники Коловрата
зовут себя «храбрами Юрия Ингоревича Рязанского» [ТОДРЛ, т.7,
с.294, прим.96], то в редакции волоколамской – поновленной
монастырскими книжниками ХV – ХVI в., терминология социологизирована,
сообразно византийским взглядам монаха: «рабы Юрия…». В младшей
редакции повести размывание продолжается, и повествователь теряет
понимание, что тюркизм «богатыри» - может относиться лишь к
татарским богатырям, противопоставляемым русским «храбрам»,
соблюдаемое в А-редакции.
В словарных статьях «Словаря книжников и книжности Древ.Руси»,
посвященных митр-там Петру и Фотию, термин толкуется Г.М.Прохоровым,
как запрет поединков. Это ставит вопрос о функционировании светского
судопроизводства в те времена: и тогда, и позднее – поединок («поле»)
оставался одним из методов судебного разбирательства («суд божий»). Но
цитирующий «Поучение» Ю.М.Кривошеев, изучая методы похорон
«заложенных» покойников, толкует термин - разбивающий Радонежскую
легенду истории Куликовской битвы - иначе: «Здесь мы встречаемся с
уже известными правилами церкви: запрещением отпевания заложенных
покойников, в данном случае – убитых на поле боя. Новым же является
требование их «псомъ поврещи» [Кривошеев, с.511]. Это требование
противоречило канонам, не менее предыдущего, но греческие архиереи,
официально титулуемые «деспотами», не сильно заботились
юридической чистоте своих деяний. Послание митр.Фотия во Псков (РИБ,
т. 6-й, №34) предписывает перекрещивать православных, крещеных
мирянами: не католиков (как перекрещивают их греки доныне), а
православных же, крещеных во имя Троицы, лишь без священнического
елея!..
Ужесточение, адресованное погибшим на войне - не в дуэльных схватках -
обратило внимание людей того века. И когда диссидентствующий автор
рязанских повестей - священник рода Евстафия Корсунского, славивший
убитых татарами как святых, пишет о приказе адского царя Батыя, он
облекает его в формулы митрополичьих декретов: «безбожный царь
Батый возъярися и огорчися [скрытая цитата Златоуста], и повеле вскорЕ
убити благовернаго князя Федора Юрьевича, а тело его повеле поврещи
зверемъ и птицам на разтерзание».
Филотатарская позиция Греко-ортодоксальной церкви – запрещавшей
вооруженную борьбу с «царем [ордынским]», союзником царя Греческого,
скрываемая позднейшей историографией - выдается и митрополичьем
летописанием.
В общерусской митрополичьей летописи повести о Батыевой рати – НЕ
БЫЛО! В ХV веке ее переносили туда из Ипатьевской и Новгородской –
летописей Галицкой митрополии и Новгородского архиепископства, не
подчинявшихся Киевскому и всея Руси митрополиту византийцев.
В 1375 году коалиция князей Низовской Руси одержала победу над
Тверским княжеством, приняв капитуляцию князя Михаила Александровича,
отобрав полученный им в Орде ярлык на Владимирское великое княжение и
конфисковав материалы канцелярии, где велось летописание.
Среди трофеев был архивный кодекс тверской летописи 1305 года
(смененной после обретения Тверью в 1307 г. великокняжеского ярлыка),
при дележе добычи доставшийся Нижегородскому княжеству. По нему в 1377
году археп.Дионисием – организатором работ и мнихом Лаврентием был
изготовлен экземпляр летописи для князя Дмитрия Ивановича
Суздальско-Нижегородского. Исследование кодекса открыло, что на
участке 1223 (битва на Калке) – 1262 (общерусское антимонгольское
восстание) г.г. летопись неоднократно перерабатывалась, исписанные
листы изымались и заменялись новыми, переписываемыми «на коленке».
Дионисий при этом мелодраматизировал свой протограф, включая в повесть
о Батыевой рати цитаты Киевского Летописца (ПВЛ), цитируя не по
имевшейся – списанной ранее редакции («лаврентьевской»), а по редакции
Радзивилловской [см. Г.М.Прохоров "Кодикологический анализ
Лаврентьевской летописи", "Вспомогательные исторические дисциплины",
вып. 4-й, Л., 1972; Г.М.Прохоров "Летописные подборки рукописи ГПБ,
F.IV.603…", ТОДРЛ, т. 32-й, 1977] – используя совсем иной кодекс, где
была эта повесть.
Благодаря тому, что сохранилась (в копии 1490-х годов) новгородская
выписка ХV века из общерусского – митрополичьего летописного журнала (Карамзинская
I летопись), изданная в «Полном собрании русских летописей», мы можем
понять его затруднения. В митрополичьей летописи «Повести о Батыевой
рати» не было ВОВСЕ [ПСРЛ, 2002, т. 42, с.84] - не было даже в том
куцем виде, в котором сообщение о ней стоит в конспективном княжеском
Ростовском Летописчике 1278 года [там же, 1846, т. 1-й, с.252]. Ее
вносили в новгородскую летопись [там же, т. 3-й] - по журналу местного
архиепископского летописания (издавна оппозиционного греческому
«центру», что отразила летописная «Повесть о разорении Царьграда» 1204
г.), чье содержание сохранила Карамзинская II летопись [там же, 2002,
т. 42-й, с.с. 112-113].
Но черновик летописи ХIII века с повестью о Батыевой ратью –
запрещенной филотатарской митрополией, в выписке-копии начала ХV века
сохранялся до нач. ХХ века, благодаря чуду, подтверждающему
зафиксированное священническим внуком М.А.Булгаковым сообщение
начальника патриарха всея Руси и его кутейников - о том, что «рукописи
не горят».
В конце ХIХ века пергаментный лист с этим текстом, выпавший из
утраченного кодекса, отыскал в библиотеке Псково-Печерского монастыря
(возобновлен в 1519 г.), скопировал и опубликовал великий русский
ученый, открыватель «Слова о погибели Русской земли» Хрисанф
Мефодьевич Лопарев [Ю.К.Бегунов «Об одном неосуществленном замысле…»,
«Страницы истории русской литературы», 1971]. После 1917 г. он был
утрачен (спасибо «Псковской миссии» РПЦ!..), послевоенные его поиски в
фондах, принявших издания монастырской библиотеки, не дали результатов
[см. там же]. Но публикация и исследование Лопарева осталась. Текст
интересен тем, что содержит все те «уникальные» чтения позднейших
летописных редакций, что считаются принадлежностью оных по отдельности
(«Петр Ослятин» - 1448 г., «на Зреме», понятом как
топоним, - Никоновской, «москвичи побежаша» - НПЛ, «наряжать
лесы, ставить пороки» - Лаврентьевской и старшей редакции
Никоновской, заголовки «О взятии Москвы», «О взятии Владимира» - в
хронографических летописях). Он объясняет неясности летописных
повестей, скажем, в описании Коломенской битвы, по нему, татары не «оступиша»,
как говорится летописями, а «отступиша» от русской рати –
заманив ее «к надолобомъ» (значение слова «погнаша» в
ХIII в. отличалось от современного). Но Русская митрополия его в свое
летописание кон. ХIII – нач. ХV веков не вносила.
***
Так нашел объяснение тот внешне непонятный факт, с каким упорством
Московские князья ХV века обращались в бегство, покидая свою столицу,
страшась, якобы, поднять оружие на «царя», лишь только до нее доходила
весть о переходе границы ордынскими ратями. Недалекие потомки Мономаха
добросовестно слушались своих греческих пастырей, запрещавших им
сражаться с «царем» (ордынским ханом). Они и подумать не могли, будто
поступают «бесчестно»! Вероятнее всего, они искренне недоумевали -
когда владыки, русские по национальности: Васьян, Трифон и др. – слали
им обличительные «Послания», клеймя их – не как благочестивых
христиан, а как дезертиров, занося эти послания в летописи - как
свидетельства против владык-обличителей…
Великороссы ХVI века – величественной эпохи Василия III и Ивана IV
Грозного судили о духовных отцах византийского ХIV века по своему
времени, то есть - существенно лучше, нежели те этого заслуживали.
Находясь осенью 1581 г. на своем командном пункте в Старице – в центре
гигантского фронта, наблюдая наступление шведов на Орехов и Нарву,
ляхов - на Псков, Остров, Ржев, контрнаступление рати воеводы
Хворостинина - на Могилев и Оршу (в котором участвовал знаменитый
атаман Ермак Тимофеевич!), Иван IV Васильевич вряд ли даже подозревал,
как станут изображать его в те дни борзописцы ХIХ – ХХI в.в.,
объединившие усилия столь разных радиоканалов, как «Эхо Москвы» и
«Радонеж» (равно еврейские, различные лишь охмуряемой аудиторией)! И в
том веке - созидание «благочестивых» православно-патриотических легенд
было возможно…
В ХVI веке возник рыцарский роман «Сказание о Мамаевом побоище». Со
всеми атрибутами рыцарского романа: благословлением святителя
(св.Сергий), помощью князю разбойника Кочубея (ордынец мурза Гаджибей
убит в 1378 г.) – списанного со старосты Пелгусия из повести об
Александре Невском (ХIII в.), поединками монахов-воинов (как в «Песни
о Роланде») и т.д.. Правда, автор не знал христианского имени Осляби –
Родиона, инока Симонова монастыря, погребенного в его некрополе в нач.
1400-х, с какого-то потолка называя его Андреем.
Но псевдоисторическая «историография» Куликовской битвы отталкивается
от этого романа – вопреки летописной статье, синхронной битве, ничего
не знавшей о поддержке церковью св.Дмитрия Донского: «…Бысть
побоище великому князю Дмитрию Ивановичю съ княземъ Мамаемъ Ординскимъ
на Дону. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы
полки погании побегоша, а наши после бьющее, секуще поганых без
милости» [ПСРЛ, т. 15-й, с.139; 18-й, с.130]. Легенды не знала
старшая редакция жития св.Сергия, созданная Епифанием Премудрым.
Ширина Куликова поля 5 верст: в битве участвовали тысячи, а не сотни
тысяч человек…
Легенды не знала старшая редакция жития св.Сергия, созданная Епифанием
Премудрым; отрицает поддержку Вел.князя московскими церковниками и
летописная статья, синхронная русско-татарской войне 1375-1380 г.г.,
внесенная в Троицкую и Симеоновскую летописи [ПСРЛ, т. 18-й, с.125 и
дал.]. Источник из митрополии - послание Сергию Радонежскому и Федору
Симоновскому от 23.06.1378, напротив, поставило игуменов в
известность, что Вел.князь со т-щи были тогда, «от мене, Киприана,
митрополита всея Руси, прокляты по правилом святых отець»
[Г.М.Прохоров «Повесть о Митяе», 2000, с.409]. Троицкая летопись
редактировалась учеником Сергия, Епифанием Премудрым.
Хроники были доступной - публицистической литературой. И, по-видимому,
откликнувшись так на декреты греческого начальника, хронист внес в
летопись известие – понимавшееся его современниками, что: «егда
бысть побоище на Воже съ Бегичемъ [авг. 1378], изымаша на той войне
некоего попа, отъ Орды пришедша, Иванова Васильевичя [от сбежавшего в
Сарайскую епархию б\тысяцкого И.В.Вельяминова]. И обретоша у него
злыхъ зелея лютыхъ мешокъ, и взвъпрошавше его, и, многа истязаша,
послаша на заточение» [ПСРЛ, т. 18-й, с.127].
Зелья, найденные у попа-отравителя, положено было собирать именно на
Купалу - как датировано послание св.митр.Киприана, - когда корнями
скоплены «лютые» алкалоиды, а Природа открыта для магических
заклинаний язычников. Такие детали – в том веке были ясны читателям,
не требуя комментариев. Письмо Киприана рассылалось широко, оно
сохранилось в неск.списках [Прохоров, 2000, с.393] (штрих, позволяющий
понять, что и летописи были в тот век доступной литературой), и хотя
публикатор считает, будто ответные послания не сохранились из-за
великокняжеской цензуры, полагаем, их не было вовсе.
История предельно далека от елейной легенды [http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0028.htm].
Стихирарь Троицкого монастыря сохранил датированную приписку монаха
Епифания. Она засвидетельствовала, что иноки в Радонеже узнали о
начавшемся наступлении литвы и татар в 1380 г. лишь 26.09 [А.Л.Никитин
«Основания русской истории», 2001, с.504], через 18 дней ПОСЛЕ битвы
на Дону. Князьями Дмитрием Московским и Владимиром Серпуховским -
монастырь, подчиненный византийскому назначенцу Киприану, о кампании
вообще не оповещался. Воинство, планируя превентивный удар по ждавшему
союзника Мамаю, выступало к Дону из Москвы и Серпухова и
разворачивалось скрытно, таясь от Церкви!
21.09 в Радонеж прибыл гонец из Симонова [см. там же] – монастыря, где
игуменом был Феодор, племянник Сергия. Как убедительно предполагает
Д.Н.Зенин [см. http://2012god.ru/kto-stoit-za-spinoj-vlastej-v-moskve-s-davnix-vremyon/],
этот монастырь был основан бежавшими на Русь тамплиерами – французами,
для которых византийские правила (не только эти, разумеется) были не
указом, а признательными показаниями греков, свидетельствами греческой
апостасии.
И великокняжеский монастырь соблюдал секретность. О начавшейся войне
троицкие монахи от игуменова племянника не узнали.
Золотая Орда – была союзницей Византии. Это удивлять не должно: был же
союзником Хубилай-хана Французский король. Но последствия для их
противников наступали одмнаково неважные, как для самураев, спасенных
в том веке лишь Божественным ветром, так и для Руси. О митрополите
Фотии рассказывается, что «особенно большую услугу он оказал новому
великому князю московскому, 13-летнему сыну Василия Димитриевича (†
1425), впоследствии получившему прозвание Темного, когда угрожала
новая усобица со стороны его дяди Юрия Димитриевича. Умиротворить
князя Юрия Фотию удалось благодаря тому, что его отъезд из Галича,
куда он являлся в качестве посла к Юрию, совпал с началом мора в этом
городе; испуганный Юрий бросился в догоню за Фотием, вернул его в
город и обещал примириться с племянником; а между тем мор стал
ослабевать; это было новым доказательством чудесной силы Фотия и
правоты его дела» [«Русский
Биографический словарь», т. 21-й, с.204]. Церковный
историк вправе толковать эту историю, как свидетельство чудотворения
святителя. Светский тут делает вывод об ином – об отравлении колодцев!
То, что Фотий Грек не почитался за святого – ни в ХV, ни в ХVI, ни в
ХVII веке, восславленный, вкупе с соотечественниками Феогностом и
Киприаном, лишь Голштинской православной церковью, показывает, что его
современники – склонялись к построению светской науки!
Греческая церковь – имущая власть над Русской епархией по татарским
ярлыкам, поддерживала Хана, впрочем, подобно большинству русских
князей, среди которых Дмитрий Иванович и его молодые сподвижники
оказались нечастым исключением. Смерть в 37 лет – едва ли
естественная, прервала его деяния.
И Послание новоназначенного греческого митрополита Фотия, адресованное
в 1409 г. (год нашествия Едигея) Новгороду и внесенное в митрополичий
летописный журнал (Карамзинская летопись), среди прочих церковных
карательно-дисциплинарных правил, предписывает в финальной статье -
самой тяжкой, запоминающейся: "…Еще же и сему наказанию: аще
которыи человекъ позовется на поле, да приидет к которому попу
причаститися, ино ему святого причастиа нет, ни целованиа крестнаго. А
которыи поп даст ему святое причастие - тот и поповства лишенъ.
А кто убиет, лезжи на поле, погубит душю, по великаго Василиа слову, душегубець
именуется - в церковь да не входитъ, ни дары не приемлет, ни
Богородицина хлеба, причащениа же святого не приимет 18 лет.
А убитого не хороните; а которыи поп похоронит - тот поповства лишен.
А дана грамота на Москве в лето 6918, индикта въ 3-е, месяца августа
29 день. Молю же вы, чада моя, о Господи възлюбленнаа, аще сиа
заповеди съблюдете, от Бога милость и миръ обрящете и молитва моя и
благословение мое да будет съ всеми вами"
[ПСРЛ, т. 42-й, с.с. 96-97]. Ссылка на Василия Великого (говорившего о
воинах, а не о римских циркачах-единоборцах) удостоверяет вывод
Ю.Кривошеева: термин «поле» в византийско-русских церковных правилах -
имел расширительное толкование, принципиально запрещая воинам страны,
подвергавшейся нашествию ордынского «царя», выходить на битву.
Роман Жданович
|