ZRD.SPB.RU

ИНТЕРЕСЫ НАРОДА - ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! 

 

ВЫХОДИТ С АПРЕЛЯ 1991г.

 

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА

 

Разрушение «духовных скреп»: православный самиздат ХIV века и политический самиздат века ХХI" (доподлинная предыстория Куликовской битвы)

Сокращенная версия настоящей статьи (в продолжении от звездочек) мною предназначалась для газетной публикации, подписываемой в печать 21.04.13. Однако, из-за готовившегося 25.04.13 в Москве общероссийского селекторного совещания - ввиду возросших цензурных требований к публикуемым материалам, запланированное к публикации было снято из №, замененное повтормой публикацией предыдущей части… Из данного факта читатель может строить выводы, о вкусах и тенденциях современной кремлевской цензуры, занятой разведением православной развесистой клюквы.

Родословец Володимера Александровича Снабдина, предка дворян Володимеровых, исчислил: «…Род Муромских князей, а от них пошли Овцыны. Великие князи Муромские братья [двоюродные?]: князь Петр да князь Василий, да князь Иван. И князь Петр, бездетен, и княгиня его – Евфросиния, оба святы». По летописному родословцу Муромских князей известны Василий Муромский с братом Юрием - сыновья Ярослава, внуки Юрия, правнуки Давида-Петра. Правилом было наречение именем деда, но княжич Давид меж внуков св.Петра Муромского нигде не назван, видимо, он погиб при разорении Муромской земли в 1239 г.. Неудивительно, если правнуки решили восстановить «неудачливое» прадедово имя так, даровав его монашескую форму.

Отождествление князя 2-й\2 ХIII века и его княгини со святыми дотатарских времен, начала т.в., сделанное в родословце века ХVII, было ошибкой, выдавшей влияние повести Ермолая Еразма, ничего не говорившей о детях князей-иноков. Родословец Снабдина гласит: «…У князя Василия сын князь Данило; а у князя Данила сын Володимир КраснОй-Снабдя, и от него пошли Овцыны; а брат их меньшой, князь Иван пошел со княгинею в Орду и там преставися, и от него пошел род Злобиных да Замятиных. А выехали из Орды - к вел.князю Дмитрию Ивановичу Донскому. Володимир Данилович был в боярех у вел.князя Дмитрия во Пскове; а у Володимира сын Дмитрий Овца, в боярех же был…». Участник Куликовской битвы - был предком Д.Л.Овцына, героя Великой Северной экспедиции, наследовавшего крутой нрав потомков Святослава (Николая) Черниговского и Оды (Кикилии) Майсенской!

***

В лето 6891-е (1392 г.) золотоордынский хан Тохтамыш готовил новый поход на эмира Тимурленга. Оба были Чингизиды, но отличие атамана казахского и узбекского народов от князя древних хорезмийцев легко уловимо, по стилю грамот, сохранившихся в переводах ХVII века [см. А.Горский "Москва и Орда", 2000], посылавшихся на Русь потомками первого и второго.

Однако, греческая, сиречь православная церковь - поддерживала язычника Тохтамыша, злейшего врага Руси, что сохраняется доселе, в традиции празднований иконы Владимирской Богоматери.

Нуждаясь для походов в Туркестан в контингентах вассальных войск, по соглашению со своим союзником Витовтом Литовским и его дочерью Софьей Витовтовной – княгиней Московской, Тохтамыш ярлык на Муром, наряду с иными волжскими городами, передает Василию Дмитриевичу Московскому (Софийская I, Новгородская IV, Мазуринская летописи…). "Затемъ ходил в другой разъ князь Василей в Орду къ царю, и онъ ему дал Новгородцкое княжение Нижняго Новагорода, Муромъ, Мещеру, Торусу, а Бектут-царевичь взя ратью Вятку, и князь Борис преставися Константиновичь.

Василей-князь с своею княгинею еха в Смоленьск на повидание к тестю своему Витовту. И князь Олег ходи ратью къ Любутеску, а Литва Резань воевала. А князь Василей ходил ратью в Ниж.Новгородъ, на князя Симеона. Да король Ягайло в Литовской земли княжение великое Витовту Кестутьевичю, и новгородци с нимъ смиришася
" [ПСРЛ, т. 4-й, с.100 (по изд. 1848 г.)].

Так Муромское княжество гибнет. Последний из князей, Иван Толстая Голова, не последовал примеру Олега Рязанского, выступившего ратью на Витовта, встав за Смоленскую землю, и граждан Вятки, разоренной мурзою Бектутом. Он признал ярлык, перейдя в положение князя служилого, обретя московские поместья на Волхонщине – по Ягодной Рясе в Ряжском уезде.

Потомки его берегли княжеский титул, нужный в местнических спорах (заместивших в Московском государстве право частной войны). Он был прикрыт фиктивным основанием родословца - объявившего предком Торусского князя, внука св.Михаила Черниговского (вместо его триждыпрадеда), изобличенным П.Н.Петровым [«История родов русского дворянства», 1886, с.293]. Михаил, в действительности, кроме Ростислава Михайловича, эмигрировавшего в Венгрию, потомков не оставил [Р.А.Беспалов «Новое потомство» князя Михаила…"\ "Проблемы славяноведения…", вып.13, Брянск, 2011]. Черниговские князья, как показывают их печати, в ХIV - ХV веках вели родословие от Всеволода (внука Святослава-Николая), Муромо-Рязанские, как показывает Похвала в «Повести о разорении Рязани», были под обаянием персоны его брата Святослава Ольговича, отца героев «Слова о полку Игореве», спутывая его в княжеских помянниках с двоюродным братом Святославом Ярославичем. Штрих, говорящий, насколько хрестоматийным было «Слово…» в те века, хотя Новгород-Северский лежал в руинах!.. Но родословец потомков Муромских князей обходил стороной неприглядную историю 1390-х годов - неудобную как митрополии, так и великокняжеской фамилии, выдвинув Волконских к началу ХVI в. в ряд крупнейших московских воевод.

Блюдение декалога не было добродетелью их - если и не попиравших православные табу демонстративно, то не из почтения, а по мелочности фарисейских «заповедей», пред масштабом своей личности. И культ «хранителей без вреда Отечества нашего» - как гласит молитва, адресуемая свв.Петру и Февронии, и в ХIV, и в ХVI веке, не требовал на Руси пояснений, требуемых ныне россиянским «православным» гороховым шутам.

Когда Пахомием Логофетом (ХV век), видевшим древнюю повесть о Муромских князьях [см. Ф.И.Буслаев «О литературе…», 1990, с.с. 160-162], составлялась стихира чете, он сберег древнее речение о князе, «лукавого змия поправшем». В ХVI веке Ермолай Еразм, следуя устной поэтике, не пользуется этим оборотом, в своей повести он зовет змия иначе - «неприязливым», т.е. волшебным. Похвала, списывавшаяся Ермолаем с древнего источника (с разрывами в тексте), воспроизводя обороты акафистов - внелитургических служб, тоже говорит иначе: «Радуйся, Петре, яко дана ти бысть от Бога власть убити летящаго свирепаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женстей главе святых муж мудрость имела еси! [и так трижды - с поочередными обращениями в един.числе жен. и муж.рода]…

Радуйтася [двойств.число], честная главо [един.число ж.рода!], яко во одержании ваю [двойств.число], в смирении, и молитвах, и в милостыни без гордости пожиста; темже и Христосъ дасть вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробе лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаете!
» [«Повесть о Петре и Февронии», 1979, с.219].

В отличье от Ермолая, создатель Похвалы знал о долгой болезни - одержании обоих, предшествовавшей смерти (причины ее раскрывал источник В.Н.Татищева). Логофетово же определение, в повести Еразма оказывается повторяемым лишь в одном периоде - в рассказе о драконоборчестве: «По вся же дни ходя к брату своему и к снохе своей на поклонение.

…Божиею помощию убиен да будет лукавый сей змий!
» [там же, с.213].

Но знали это определение, стоявшее в архаическом - «Беовульфу» подобном рассказе о князе-змееборце, в нём центральное, уже в ХIV веке.

Сказочная поэтика диктует, дабы, избавив княгиню от посягательств змея-оборотня и похоронив брата, герой сам женился на ней. В ХIII – ХV в.в. она была одинакова, как у русских, так и у немцев. Основание рода Литовских князей известно из дипломатических грамот Рижского архива и по перечню предшественников Гедимина в его родословце. Предком его был Лютувер, в русских летописях этимологизированный из западнославянского Лют (Волк), оттеснивший от власти Тройдена, оставивший наследников – братьев Витня и Гедимина. Русские летописи, однако, рассказывают, как при нашествии татар из Смоленска в Литву бежал князь Витенец, женившийся на Винде, дочери жмудского бортника Пиндимунда. Далее Ветенца убил гром, а Винду поял княжеский конюх (слово это, равным образом, в данном контексте м.б. истолковано, как конюший – участник свадебного ритуала, с саблей наголо оберегающий первую ночь молодых) – Гедимин. Аналогично, хотя чуть более «историизированно», эту историю излагают тевтонские хроники: Гедимин был конюхом Витня, вступившим в любовную связь с Виндой и убившим господина, женившись на вдове. Мы видим отпечаток, оставленный в хроникальном жанре авантюрной литературой ХIII века – исчезнувшей в рукописях, но отложившейся, через людское сознание, в источниках делового жанра.

Но в ХII – ХIII веках такого не могло быть меж Рюриковичей; повторное замужество внутри прокламирующего свое единство рода, к тому времени разветвившегося шире необходимых формально 7 колен, рассматривалось жидовско-мудрствующим православным духовенством, как левиратное (дети такой княгини оказывались, т.обр., причисленными к фамилии первого мужа). Потому, овдовевшая княгиня могла выйти замуж за иноземного государя (хоть за крещеного хана!..), возможно, за боярина, но первыми, вышедшими замуж повторно за русских же князей, известны лишь дочери Симеона Гордого и Олега Рязанского (конец ХIV века). В Муромской Легенде – сюжет развернут отлично от сказочного шаблона, но строго сообразно правилам Рюриковичей той эпохи, ХIII века.

В летописной повести о свв.князьях-страстотерпцах Борисе Ростовском и Глебе Муромском (лето 6523-е) цитируется акафист братьям. Сравнительно с Радзивилловской (1212) и Ипатьевской (1292), Лаврентьевская летопись (1377 года) сокращала текст, но в одном месте она расширила его. Вместо «радуйтася, луча светозарнаа [обращение!], явистася яко светиле, озаряюща всю землю Русьскую», Лаврентий записал: «радуйтася, лукаваго змия поправша, светозарна [определение] явистася, яко…» [ПСРЛ, т. 1-й, с.138]. Свв.Борис и Глеб не бились со змиями, их подвиг был иным! Но нижегородский мних знал службу местным чудотворцам, Муромским князьям, от коей остался тропарь, дошедший доныне в списках ХV в. [«Повесть о Петре и Февронии», 1979, с.100]. И, разбирая «листы ветшаны» (как сообщается в летописном P.Scr.) Тверской хроники 1306 года, бывшей источником Лаврентию, переписывая столбцами, близкой протяженности, он восстановил затертую нижнюю строку – этим, знакомым себе змееборческим оборотом, цитируя акафист князю Петру. Его популярность обуславливалась популярностью темы – самиздатской для того времени темы борьбы с погаными.

Надо сказать, подлинная история Куликовской битвы - предельно далека от елейной легенды, существующей на страницах лубочных учебников и псевдоисторических книг. Баснь «историков», государственных и церковных, рассказавшая о благословлении св.Сергия, о содействии князю разбойника, о поединках монахов-воинов, о войне нечестивого Ольгерда Литовского с собственными детьми, о всероссийском ополчении князя Дмитрия, зиждется на рыцарском романе ХVI века «Сказание о Мамаевом побоище», но противоречит документам. Ширина Куликова поля 5 верст: в битве участвовали тысячи, а не сотни тысяч человек…

Легенды не знала старшая редакция жития св.Сергия, созданная Епифанием Премудрым; отрицает поддержку Вел.князя московскими церковниками и летописная статья, синхронная русско-татарской войне 1375-1380 г.г., внесенная в Троицкую и Симеоновскую летописи [ПСРЛ, т. 18-й, с.125 и дал.].

Правилами т.в., принятыми имущей власть по ярлыкам татар (союзников кесаря) русской епархией Греческого патриарха, павшие в бою лишались церковных похорон, нарушивший запрет поп извергался из сана [Ю.В.Кривошеев «Собранное», 2010, с.511]! Источник из митрополии - послание Сергию Радонежскому и Федору Симоновскому от 23.06.1378, напротив, ставит игуменов в известность, что Вел.князь со т-щи были тогда, «от мене, Киприана, митрополита всея Руси, прокляты по правилом святых отець» [Г.М.Прохоров «Повесть о Митяе», 2000, с.409].

Троицкая летопись, как считается, бывшая главным источником для Симеоновской летописи и Рогожского Летописца, редактировалась учеником Сергия, Епифанием Премудрым. И, по-видимому, откликнувшись так на декреты митрополии, хронист внес в летопись известие, что: «егда бысть побоище на Воже съ Бегичемъ [авг. 1378], изымаша на той войне некоего попа, отъ Орды пришедша, Иванова Васильевичя [от сбежавшего в Сарайскую епархию б\тысяцкого И.В.Вельяминова]. И обретоша у него злыхъ зелея лютыхъ мешокъ, и взвъпрошавше его, и, многа истязаша, послаша на заточение» [ПСРЛ, т. 18-й, с.127]. Вельяминов бежал в Орду перед этими событиями, с ним же бежал купец Некомант (по предположению Г.М.Прохорова, это тюркское произношение какого-то несторианского имени), из числа гостей-сурожан, чьи латифундии окружали в том веке Москву. Сторонники их в Москве оставались, и когда Дмитрий Иванович передал должность тысяцкого столицы боярину А.П.Хвосту-Босоволкову, тот спустя недолго, был зарублен ночью, прямо на Красной площади. Зелья е, найденные у попа-отравителя, положено было собирать именно на Купалу - как датировано послание св.митр.Киприана, - когда корнями скоплены «лютые» алкалоиды, а Природа открыта для магических заклинаний язычников. Такие детали – в том веке были ясны читателям, не требуя комментариев. Письмо Киприана рассылалось широко, оно сохранилось в неск.списках [Прохоров, 2000, с.393] (штрих, позволяющий понять, что и летописи были в тот век доступной литературой), и хотя публикатор считает, будто ответные послания не сохранились из-за великокняжеской цензуры, полагаем, их не было вовсе.

Стихирарь Троицкого монастыря сохранил датированную приписку монаха Епифания, составителя старшей редакции жития игумена всея Руси. Она засвидетельствовала, что иноки в Радонеже узнали о начавшемся наступлении литвы и татар в 1380 г. лишь 26.09 [А.Л.Никитин «Основания русской истории», 2001, с.504], через 18 дней ПОСЛЕ битвы на Дону. Князьями Дмитрием Московским и Владимиром Серпуховским - монастырь, подчиненный византийскому назначенцу Киприану, о кампании вообще не оповещался. Воинство, планируя превентивный удар по ждавшему союзника Мамаю, выступало к Дону из Москвы и Серпухова и разворачивалось скрытно, таясь от Церкви! 21.09 в Радонеж прибыл гонец из Симонова [см. там же], где игуменом был Феодор, племянник Сергия, но великокняжеский монастырь, где в нач. 1400-х будет похоронен инок Родион – Ослябя(*), соблюдал секретность, и о начавшейся войне троицкие монахи от него не узнали.

Но летопись, копировавшаяся в 1377 г. нижегородским мнихом Лаврентием и археп.Дионисием - претендентом на митрополию, по не вполне ясным мне мотивам, звавшими к войне с темником Мамаем претендентов на Владимирский стол - Суздальско-Нижегородских князей [Г.М.Прохоров «Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи…»\ «Вспом.истор.дисциплины», т. 4-й, Л., 1972], открыла нам возврат в те времена интереснейших страниц древнерусской истории, до и после - искоренявшихся дух.цензурой: обращений князей к предкам, чуждым церковного прославления, молитв тех к Богу (единому, но отнюдь не Ягве!) за свой род.

Их опускала уже Новгородская I летопись (ХIII век), их вычеркивали в московских копиях кон. ХV в. [В.Л.Комарович «Культ Рода и земли…»\ ТОДРЛ, №16, 1960, с.89]. Но в летописях Лаврентьевской 1306\1377, Троицкой 1409 (сгоревшей в 1812, но известной в цитатах Карамзина) [см.: «Троицкая летопись», 1950, с.255], Симеоновской 1494(**) г.г. они были безбоязненно воспроизведены.

Под 1169 г. и в дублирующей записи 1171 года: «и бысть сеча зла, - и потяша стяговника нашего, и челку стяговную <ис>торгоша стяга. И смятошася обои бьючися. Володиславъ же, замысли стягъ взятии Михалковъ и натъкнути на нь прилбицю, и собравшася – поткнуша на нь. Стяговника половечьского потяша. И Михалка-князя удариша ратнии – двема копьема в стегно, а третьимъ копьем в руку. Но Богъ – отца [выделено вязью] его молитвою - избави его от смерти, якоже и преже в луце моря» [ПСРЛ, т. 1-й, с.360]; «и поможе Богъ Михалку со Всеволодомъ на поганые, дедня и отня молитва, и сбыстася в неделю: самих поганыхъ избиша, а другыхъ изъимаша, а полонъ свои отъяша» [там же, с.363];

-под
1176: «и поможе Богъ Михалку, и отца и деда его молитва, и прадеда его, и целованье крстное» [там же, с.376];

-под 1193: «Бысть пожаръ в Володимери-городе месяца июля въ 23 день, в канунъ св.мч.Бориса и Глеба: в четвергъ в полъночи зажжеся, и горе мало не до вечера, церкви изгореша 14, а города половина погоре. И княжь дворъ Богомъ и святое Богородици изотъяша - деда его и отца его молитвою избавленъ бысть от пожара» [там же, с.409];

-Под 1218: «…оканьныи дьяволъ въздвиже некоую котору злу межи князи, сыны Всеволожи, Костянтиномъ и Юргемъ и Ярославомъ, и бишася у Юрьева [города]. И одоле Костянтинъ, но пакы Богъ, и крестъ честныи, и молитва отца ихъ и дедня - введе я в великую любовь, и седе Костянтинъ въ Володимери на столе, а Юрги въ Суздали, и бысть радость велика в земли Суждальстеи, а дьяволъ единъ плакаше своея погыбели» [там же, с.439];

-Под 1223: «се же слышавъ Василко приключьшееся в Руси, възвратися от Чернигова, съхраненъ Богомъ и силою креста честнаго, и молитвою отца своего Костянтина и стрыя своего Георгия» [там же, с.447];

-Под 1294: «…не бяшеть ему вести, яко на Москве полци Тотарьския и Андреи-князь. И обретеся попинъ, тотъ попинъ проводи князя на путь, и тако заступи Богъ князя <Михаила Тверского> молитвою деднею и отнею, и не презре Богъ слезъ и молитвы матери его» [там же, с.483].

Недоумевал уже С.М.Соловьев: Юрий Долгорукий, умерший в 1157 г. отец Михалка и Всеволода Юрьевичей, никогда не причислялся к святым [Комарович, с.89]. Трудно найти Вел.князя, более дискредитированного летописцами. Тем не менее, спасение Михалка приписывалось молитве к Богу умершего отца.

Последняя, сохраненная лишь Лаврентьевской летописью, статья из повести о Дюденевой рати по тверской редакции, удивительна: как будто, в источнике дифференцировались заступничество пред Богом за Тверского князя его отца и деда, и молитвы к Богу же матери. Какой, – с малой или с большой буквы? – матери… Если последнее, то почему они противопоставлены: тождественен ли «Бог» в первом и во втором (Христос) случае?

Это то немногое, что можно почерпнуть из летописей о боге-Роде – подлинном предмете почитания древних славян. Именно к нему, а не к безличному «досужему богу» [А.И.Зайцев «Древнегреческая религия», 2005, с.32; В.В.Макушев «Известия иностранцев…», 1861, с.69], обращаются с молитвой покойные, пребывая в Ирии, за земного потомка. У христиан - наоборот, здравствующие вымаливают спасение предка от Ада…

В 1-й\2 ХIV века, когда владимирское летописание велось под строгим контролем Тверских и Суздальских князей - лояльных Орде обладателей великокняжеского ярлыка, эти сентенции из летописных статей исчезают. «Еретическая» их суть сознавалась копиистами и сводчиками. Это бесспорный факт, потому необоснованны попытки Б.А.Рыбакова [Рыбаков «Язычество древних славян», гл.8], опровергнув В.Л.Комаровича, перетолковать цитированные статьи в пределах христианской ортодоксии. В позднейших летописях они оказываются воспроизводимы лишь случайно: в Академической\Радзивилловской под 1171 г. (под 1169 текст дописали, превратив отца в «святого отца») [см. ПСРЛ, т. 1-й, разночтения], в Львовской под 1193 г. [там же, т. 20-й, с.139]. Это была чистка.

Сие заметно по летописям Ермолинской (список 1480-х годов) и Холмогорской (1680-х), на пространстве 1140-х – 1380-х г.г. очень близким Львовской (два списка 1560-х), но утратившим указание на Род. Источник по которому сводилась в 1559 г. Львовская летопись, был в иной редакции, нежели Холмогорская (свод этого же года!), сохранявшей речения о мольбе предков Роду.

Львовская – это та самая летопись, что под 1239 г. объединяла известия о разорении Мурома и Городца (Китежа), - чей срединный источник был, вплоть по 1290-е годы, насыщен муромскими статьями, - сохранившая нам фрагменты погибшей Муромской летописи [А.Г.Кузьмин «Рязанское летописание», 1965, с.98]. Провинциальные хроники цензурировались слабее - в стороне от покупавших ярлыки своим князьям Поволжских городов, богатеющих на экспорте в Орду русских рабов (как ныне на Кавказ!), блюдущих политическую (татарам) и духовную (грекам) верность.

Языческий мотив связи с предками пронизывает известные в редакции ХVI века Муромские повести, выдавая древность протографов, хоть это не сознается нами - ввиду забвения славянской поэтики византийской цивилизацией России Нового времени… Повесть о Константине Муромском вспоминала, как в древности, погребая усопших, муромцы заклали на тризнах коней (символы Солнца), а в могилы клали древолазные принадлежности. И явление простоволосой – распустившей косу девицы Февронии, в сцене, видимо, созданной самим Ермолаем, открывается сентенцией о родителях, ушедших «плакать взаймы» (провожать покойника), и о брате-бортнике, «сквозь ноги навь зрящем».

Священник Ермолай – не одобрял православной войны с языческим культом предков! Навой по-древнерусски, а по-чешски вплоть до ХV в., звалась могила (корень тот же, что французского navis: корабль), а навьи – души умерших, подобно русалкам (проводницам избранных героев), считались селившимися в кронах деревьев.

Как объяснить неоязыческий ренессанс ХIII – ХIV веков? Объясним он просто. Черные - мятежнические хоругви, поднятые вышедшими против Мамая с Ягайлой князем Дмитрием Ивановичем и его вассалами, проклятыми Церковью, но не покорившимися Ей, освящали тогда лики не Христа и святых, но «сродников» - хранителей рода Рюриковичей: Бориса и Глеба (единственных, канонизированных к тому времени), Юрия Владимирского, Михаила Черниговского, Петра и Февронии Муромских.

Их молитвы за здравствующих своих сродников были услышаны! Муромские князья обрели, вопреки благочестивому муромскому боярству, совместное упокоение в соборной Богородице-Рождественской церкви древнего Мурома. И 08 сентября 1380 года - на день Рожества Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и присно Девы Марии, на усть Непрядвы-реки, на Куликовом поле «и поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы полци погани побегоша, а наши после - бьющее, секуще поганыхъ безъ милостью» [ПСРЛ, т. 18-й, с.130]. Русский Род преодолел мироотрицающий эгоцентрический аскетизм православной религии (если характеризовать ее объективно, а не по измышлениям романтиков-славянофилов ХIХ века, чьи имена используются ныне как рекламная обертка)!

Именно так следует толковать знаменитый афоризм, о том, что шли к Непрядве белозерцы, суздальцы, москвичи, новосильцы, вернулись же с Куликова поля - русские.

Борьба эллинской иерархии церкви (в 1943 году, с кавказским юморком, нареченной И.В.Сталиным «русской») с «поганством» князей-скифов задержала их юридическую канонизацию на 3 века. Она стала возможной только после провозглашения независимости Руси – духовной (от греков) при блгв.вел.князе ВасилииII Васильевиче, политической (от ордынцев) – блгв.царем ИваномIII Васильевичем, овладев умами иерархов лишь во времена составления Степенной книги Царского родословия. Но входя 02.10.1552 в еще горевшую, заваленную трупами врагов («боле 190 тыс.побитых казанских людей, мала и велика») и замученных ими - не дождавшись освобождения - русских невольников, Казань, ИванIV Васильевич незамедлительно ставит на дворцовой площади града церковь Благовещания: «во един день созда храм соборный Благовещение Пресвятыя Владычицы Богородицы, на месте красне, близ царева двора, придела 2 единем стоянием сотворены, церкви же приделныя велицыи: страстотерпцы руския благовернии князи Борис и Глеб и новоявленныя чудотворцы Муромския князь Петр и княгини Феврония» [Г.Н.Моисеева «Казанская история», 1954, гл.88].

В Новгороде уже в ХIII веке - как показывает повесть об Александре Невском - осмысляли свв.Бориса и Глеба, как споспешников на брань и победу. И в Новгороде же, уже в ХV веке [О.И.Подобедова „Повесть о Петре и Февронии" как литературный…"\ ТОДРЛ, №10, 1950, с.291], создана древнейшая сохранившаяся доныне служебная икона Муромских князей. В комплекте икон-таблеток (писавшихся на проклеенных полотнах, складываемых, подобно книге) были запечатлены св.Панкратий Тавроменийский (патрон Ярослава Святославича, родоначальника Муромо-Рязанских князей), свв. Елена и Константин (патрон Константина Муромского?) и свв.Петр и Феврония – уже числившиеся святыми, чтимыми в Новгороде.

Хотите видеть православную повесть о любви? Загляните в житие св.Панкратия (в его древней редакции, еще не обрезанной сектантом Максимом Греком). Но только не надо приписывать Муромским князьям новшеств чекистского «гламурного» кривославия.

Р.Жданович

*Об этом монастыре оставил любопытнейший рассказ Д.Н.Зенин [«На крутом берегу» (http://samlib.ru/z/zenin_d_n/)] (здесь и дал.прим.авт.).
**Протограф 1389 г.; в нем была статья лета 6887, но еще не было «Повести о Митяе», текстуально зависимой от этой статьи.

 

 

Перепечатка материалов разрешена. Ссылка на газету и сайт обязательна.
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.