ZRD.SPB.RU

ИНТЕРЕСЫ НАРОДА - ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! 

 

ВЫХОДИТ С АПРЕЛЯ 1991г.

 

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГАЗЕТА

 

Из истории Самиздата: «Сказание о невидимом граде Китеже…»
и происхождение Китежской Легенды

Настоящая работа не носит законченного характера, предоставляя исследователям материалы для размышлений, с возможными решениями новых вопросов. Для неспециалистов приношу извинения за обилие цитат из древнерусских источников и ссылок на них; но если они вам многого не говорят, но вам дорого доброе имя «Сказания о невидимом граде Китеже», обратите на них внимание.

Вдали от Кавказабада и Таджикистанска («Санкт-Петербурга»), в славной Нижегородской губернии, на озере Светлом Яру у Волги стоит Городец Радославов (Радилов) – именитый град Китеж, взятый и сожженный азиатами в нач. ХIII века. Имя это вменено было историческому Городцу по его исторической судьбе, по ассоциации с именем иного княжеского (вотчинного) града – Кидекши, т.е. кинутого, заброшенного и запустевшего места. Жестокость боя 1230-х г.г. свидетельствует 5-сантиметровый слой пепла, покрывший городище, выжженное огнеметательным оружием наступавших при жестокой обороне, доставшееся жадным дикарям лишь в пепле. Принадлежность захватчиков, время катастрофы - удостоверили находки монгольского оружия на пепелище.

На самом берегу великой реки стоял град Юрьевец Повольский - речной причал, основанный св.блгв. князем-мучеником Георгием Всеволодовичем Владимирским, взятый татарами в этом же походе. Сейчас он подтоплен Горьковским водохранилищем, воздвигнутым в веке ХХ, «иных веков татарами и монголами». Скинув запыленные шлемы и насытившись «мясом белых «братьев», вернувшись из похода 1945 г., они предались гидростроительству, воздвигнувшись изгладить под волнами край национально-русского паломничества, переориентировав паломнические потоки в Иерусалим (оставленный англичанами в 1948), но «промахнулись» географически, преградив в 1955 плотиной Волгу неточно; так Светлояр остался выше зоны затопления.

Это всё не суть поэтические метафоры. На самом деле А.Д.Сахаров со т-щи и Л.П.Берия с «братией» трудились над общим делом, как духовно, так и материально. Когда карандаш Маршала Госбезопасности сканировал, в поисках места для сверхсекретного ядерного центра (откуда был запрещен выезд, переставшего с той поры наноситься на карты!), карту СССР, с десятками тысяч безвестных нас.п. - укрытых от западных разведок в бездорожье глубин страны, остановился он на точке, весьма известной: Сарове. Полностью закрыть - врагам богоборческой власти, равно как и легендированным под них лазутчикам - путь туда рядами колючки, мин-ловушек и КСП было невозможно физически; но массам первых - его м.б. сильно затруднить, нанося им немалые физические людские потери. Простонародная известность Серафима Саровского, связанного с персоною убиенного большевиками царя-батюшки, «антимонархической» пропагандой равно разрекламированного, не была секретом для кавказского чекиста. «Бомба» - была для него явно вторичным вопросом!

«Бысть в лето 6747. Попущением Божиим, грех ради наших, прииде на Русь воевати нечестивый и безбожный царь Батый. И разоряще грады и огнем пожигаше, церкви Божия тако же разорище и огнем пожигаше же. Людей же мечю предаваше, а малых детей ножем закалаше, младых дев блудом оскверняше.

И бысть плач велий. Благоверный же князь Георгий Всеволодовичь, сия слышав, плакаше горко. И помолися ко Господу и Пресвятей Божией Матери, собрав вой своя, поиде противу нечестиваго царя Батыя с вои своими. И егда сразишася вои обои вкупе, бысть сеча велия и кровопролитие. Тогда у благовернаго князя Георгия и, бысть мало вой, побеже благоверный князь Георгий от нечестиваго царя Батыя вниз по Волге в Малый Китеж. И много брася благоверный князь Георгий с нечестивым царем Батыем, непущая его во град свой.

Егда же бысть нощь, тогда благоверный князь Георгий изыде тайно от града того въ Большой град Китеж. На утрие же воста той нечестивый царь на град той с вои своими, приступом приступи и взя его. И всех поби и прируби людей во граде том. И не обреете благовернаго князя во граде том, нача мучити человека, и немогий мук терпети – поведе ему путь. Той же нечестивый гнаше вслед его. И егда прииде ко граду тому, нападе на град той со множеством своих, и взя той град Большой Китеж, что на брегу езера Светлояра, и уби благовернаго князя Георгия месяца февраля [ошибка: надо марта] в 4 день. И поеха из града того нечестивый той царь Батый. И после его, взяша мощи благовернаго князя Георгия Всеволодовича. И после разорения того - запустеша грады те, Малый Китеж, что на брегу Волги стоит, Больший же, что на брегу езера Светлояра
» [«Памятники литературы Древней Руси», М., 1981, с.216-218]. Так гласит фрагмент с датирующей записью 1239 года, извлеченный мной из Китежского Летописца (известного лишь в списках ХIХ века) - являющийся кульминационным пунктом раскольничьей повести - рассказом о гибели святого ее главного героя.

Этому источнику, опубликованному впервые в 1840-х, используемому в романе Мельникова-Печерского «В лесах», отказывают в историзме, называя его, однако, основным (наряду с Муромской Легендой, Лаврентьевской и Ипатьевской летописями) источником оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Музыковедческие «штудии» этого рода, разумеется, мы брать во внимание не будем… Вождение в Невидимый Град - тема, которую композитор брал из Зарайской Легенды. По опере, сеча на Керженце, как и битва с татарами Коловрата, происходит в момент, когда Китеж с его обитателями уже накрыт незримым Покровом. И то, что использовав в симфонии битвы темы своих 1-й (песни «Татарский полон» и «Гибель полонянки») и 2-й (тема мести основана на осетинских мелодиях, привезенных Балакиревым) симфоний, как русскую Корсаков взял тему 2-й, «Антара», - тему мести, - ясно говорит, сколь он был далек от фарисейского «благочестия».

Китежская Легенда, ввиду неважной репутации княжича Всеволода Юрьевича, рисуемой летописями, не делает его своим героем. Из летописей - лишь можно понять, что именно княгини, вкупе с еп.Митрофаном и клиром Успенского собора во Владимире, возглавили оборону этой последней цитадели стольного града (кроме летописей, это описал В.Н.Татищев, чьи источники были шире наших). Княжичи же Всеволод и Мстислав, бежав из штурмуемого Нижнего в Средний город, далее вышли из него – сдавшись на милость победителя, дезорганизовав оборону крепости…

Древность фрагмента, с датировкой лета 6747-го, очевидна - для знающих древнерусскую литературу. Вводная фраза связана с текстами из Хронографов 1512 и 1599 года; последний (далее тоже есть цитаты из него) – не столь широко известен, как первый. Хронографы были светским чтением, далеким от староверческой «святости»; автор, однако, незнаком с Казанским Летописцем, созданным в 1560-х, невероятно популярным в кон. ХVI – ХVIII веках, не пользуется его оборотом «подклонять под меч» (прежде использовавшимся лишь в «Слове о полку Игореве»), предпочитая «мечю предаваше».

Бытовавшая до кон. ХХ в. научная традиция, основываясь на фольклорных записях преданий Сред.Поволжья, присваивала Китежской Легенде устное, более того – дохристианское, т.е. лишенное историзма происхождение. «Китежская легенда в устной передаче на Светлояре имеет три почти совершенно, как увидим, обособленных друг от друга версии. На одну из них, - наименее, кстати сказать, известную, - сейчас и следует обратить внимание. "Город, милые, скрылся от Девки-Турки. Прискакала сюда на коне Девка-Турка, где ни прыгнет - ямы стоят как погребы. Набежала на святой город, а он у ней под копытами и провалился. И стало над ним Светлое озеро" Как сразу видно, эта версия замечательна тем что вместо насильника (исторического Батыя) выводит насильницу, какую-то "девку", в чем и можно усматривать архаический признак: миф, скрывающийся за купальской обрядностью, требует ведь именно женского образа, который к тому же очень часто двоится [Хелена и Клитемнестра. – Р.Жд.]. Вместо привлекательных черт Адонисовой любовницы Афродиты принимал мрачный облик…» [В.Л.Комарович «Китежская легенда», М.-Л., 1936, с.10] - так писал известный советский исследователь ее, В.Л.Комарович. Так изучали ее советские ученые в преддверии 700-летия Батыева разорения, – поэтичней, нежели трудились в кон. ХХ в. акад.Носовский и Фоменко, но не умнее.

Назв.вариант был известен наименее – вполне заслуженно, ибо древности эпохи изобретенного Морганом и Энгельсом матриархально-родового строя, вменяемой толкователями легенды, противоречит история колонизации Русской равнины насельниками Суздальского края – вятичами, происшедшей на глазах предшественников летописца Повести Временных лет [см. Л.А.Лелеков «Загадка горы Макря», «Памятники Отечества», вып. 30-й, М., 1994]. Узнать в Девке-Турке монгольскую «жену-чародеицу», исшедшую на Русь с посольством от Батыя, при отношении к легенде как к преданию историческому, труда не составит. Труднее понять, как мог вестись на мифологическую удочку такой знаток отечественных текстов, как Комарович. «Объяснение одно: «кушать надо жи-ж…» - написал позднее о другом историке, трудившемся в те годы в USA, Георгии Вернадском, Сергей Лесной.

«…Придоша иноплеменьници, глаголемии Татарове, на землю Рязаньскую, множьство бещисла, аки прузи [саранча]; и первое послаша послы своя, жену чародеицю и два мужа с нею, къ княземъ рязаньскымъ» [ПСРЛ, т. 3-й, с.74], - говорит Новгородская летопись, старейшая из сохранившихся (2-я часть Синодального кодекса: список 1-й\2 ХIV в.). Предания запомнили реальную историю ХIII века, удаленную из низовских летописей (Лаврентьевская, Троицкая, Симеоновская, Владимирский Летописец), но сохраненную летописанием Новгорода. Она также была в княжеской Ростовской летописи – утраченной в кодексах, но сохранившейся в 1-й части (до 1248 г.) Тверского сборника [там же, т. 15-й, с.367], важной для нас, ибо Поволжьем, торговой дорогой на Каспий издавна интересовались Ростовские князья.

Многие былины, передаваясь изустно тысячелетиями, повествуют о богатыршах-поляницах, образы которых полностью исчезли в византийской нашей - смиренномудрствующей и гинофобской книжной литературе, где даже Василиса Премудрая, придя в сказки из греческого перевода (калька титулования басилины Медеи), лишилась своих античных хтонических черт - в отличье от былинной тезки, - Василисы, подруги посадника Ставра. Но их древние образы существуют лишь в литературе устной, древней эстетики, никак не соотносясь с теми амазонками из средневековых баснословий, о которых упоминают списки хронографической «Александрии». Стоит ли удивляться, если за 700 лет устного воспроизведения преданья, и летописная чародеица трансформировались по сказочному принципу, из волховы став непобедимой поляницей?

***

Мы извлекли фрагмент лета 6747-го из остального текста Китежского Летописца - видимым образом противоречащего его хронологии, снабженного фабрикатором повести датами 6671-го – 6673-го лета [«Памятники…», 1981, с.210 и дал.].

Архивист исследовавший списки повести, пришел к выводу, что датирование срока гибели князя Георгия, отнесенное на 75 лет от основания им градов, является литературным творчеством фабрикатора, - отвергнув фольклорную основу, вычлененную В.Л.Комаровичем в писаной версии легенды, Китежском Летописце, полностью отказав памятнику в древней основе [И.В.Нестеров «Китежский летописец…», «5-е Городецкие чтения: материалы научной конференции», Городец, 2004]. Источниками, согласно Резюме статьи, служили житие Юрия Всеволодовича (Костромское) и, разумеется, Откровение Иоанна Богослова. «И в Костромском житии, и в Китежском летописце Юрий Всеволодович пускается в путешествие по Волге на легком судне; помимо культовых зданий, основывает два города (Нижний Новгород и Юрьевец в Костромском житии, Малый и Большой Китеж в Китежском летописце); в целом сходно, хотя и с различными деталями описывается чудо с иконой». Как вспомогательные источники использовались «Послание к отцу от сына», «написанное в 1702 в заузольском Спасо-Кезском (Раеве) монастыре» [там же; см.: П.Н.Мельников (Андрей Печерский) «В лесах», М., 1955, кн. 2-я, с.300] и надпись Глеба Святославича на Тмутараканском (правописание Нестерова) камне, опубликованная в 1792 году. Только в ней и в Китежском Летописце рассказывается об измерении расстояний между двумя градами, что стало главным аргументом Нестерова.

Нет нужды напоминать, что героическое «Сказание о невидимом граде Китеже…» - как в древней своей литературной, так и в относительно недавней - литературно-музыкальной форме, входит в национальный художественный и идеологический фонд, формулируя сами основы исторического самосознания и бытия Руси. Нашествие черных садистов, «насильников, грабителей, мучителей людей», и их покровителей, единоплеменных Гришке Кутерьме, русский человек ощущает ныне шкурой, начиная с детского сада и школы. И «Сеча при Керженце» - может служить, как для прямого иллюстрирования рассказывавшихся преданием событий (в предании излагаемых художественно, а не хроникально), так и музыкальной иллюстрацией иных событий Отечественной истории: Севастопольской обороны 1855 года, обороны Перекопа 1920 года и т.д., вплоть до недавнего, изначально обреченного, по неравенству сил, героического похода против оккупантов Приморских Партизан.

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - говорит пословица. Друзьями президента АО «Российская Федерация» являются, как известно, Эдуард Багиров, Кирилл (Гундяев) и Рамзан Кадыров. Со всеми «выводами», вытекающими отсюда… Так что «научные» комментарии, посвященные Сказанию, удивлять не должны.

Как показывает исследование Светланы Шешуновой (существующее в И-нет), фальсификация Китежской Легенды, вменение национально-религиозному памятнику – воинскому, проповедующему грядущее возрождение днесь разгромленной численносильнейшими захватчиками Руси, черт, чуждых ему - социально-революционных, нигилистических, велось с сер. ХIХ в.. Короленки и Горькие, пользуясь образами Русского предания, вносили усобицу в ряды русских людей, жертв захватчиков! Существование т.наз. «черты оседлости» трудам тогдашних Носиков, подготовке геноцида Русского народа, отнюдь не препятствовало.

Союз российских композиторов не дремал тоже, подобно союзу российских пейсателей. Выхолащиванию подвергся и источник информации о предании - для большинства русскоговорящих граждан, в секулярную эпоху аудиальных СМИ, – опера «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» (создатели которой первоисточника не искажали). Как в части постановок - максимально деисториизируемых [см. А.Парин "Хождение в невидимый град", М., 1997], так и в ассоциативном ряде общественно осознаваемых образов. Для этого - политтехнологами подвергается опошлению 2-й источник оперы [см.: «Петр и Феврония Муромские – против кремлевских фальсификаторов», «Минуты Века», №№ 4-5, 2012].

Ныне мы присутствуем при завершающих этапах трудов «братьев» - сотрудников «Министерства правды», управляющих писаной биографией Русского народа [см.: «

Kampf Натальи Ильиной», ЗРД, №5, 2010], когда искажение смысла сменилось прямым отрицанием Русского предания. Точно такая же процедура проводилась над «Словом о полку Игореве» - апологии стражей национальной Руси, Черниговских князей [см. там же], вначале объявленной памфлетом супротив Олега Гориславича [Д.С.Лихачев «Слово о полку Игореве», неск.изд.; об Олеге см.: А.Л.Никитин «Основания русской истории», М., 2001]. Это было не сложно: тонкости языка и терминологии ХII (век создания) – ХVI (эпоха списка Мусина-Пушкина) веков перестали пониматься «совком». Завершилось это - формальным отрицанием его древности, отнесением к кон. ХVIII в. [А.А.Зимин "Когда было написано "Слово…"?", «Вопросы литературы», №3, 1962 (ныне издана книга, объединившая содержание тогдашних статей парторга ОДРЛ ИРЛИ)], проглоченным денационализированным советским обывателем.

***

Предложенной концепции – концепции полнейшего фабрикования всей Китежской Легенды в 1792 – 1794 годах [Нестеров, 2004] - противоречит уже заголовок памятника: «Книга глаголамая Летописец, писана в лето 6646-е [1138] сентября в 5 день». Дата, выставленная в заглавии фальсификатором, как видим, вступает в противоречие, не только с датами его рассказа о мирных трудах Георгия Всеволодовича, героя повести, но и с датой Батыева нашествия (если допустить ошибку в 100 лет), выставленной по источнику, правильно до года (как увидим дальше). И.В.Нестеров объясняет это удивительно просто: «создатель очень любил сдвигать реальные даты, зачастую с использованием круглых цифр. К примеру, на 50 лег по сравнению с текстуально близким фрагментом Костромского жития (75 вместо 25) был увеличен промежуток времени между татаро-монгольским вторжением и окончанием строительства Большого Китежа. События измерения расстояния между городами в текстах Тмутараканского камня и Китежского летописца отстоят друг от друга на 100 лет». Объяснение основано на незнакомстве с историей. Вводная часть Китежского Летописца, где сообщается о мифическом отце св.Юрия Всеволодовича - св.Всеволоде (Гаврииле) Псковском, называет реальных русских князей, с реальными их родственными связями, с реальной хронологией [см. «Памятники…», 1981, с.362]. Он не выводит события за лето 6646-е – год смерти Всеволода Псковского.

Лето 6646-е не м.б. объяснено по-нестеровски, уже постольку, поскольку среди источников назван Апокалипсис: дата вызывающе содержит «три шестерки». Она взята потому, что ею окончилась земная жизнь св.Всеволода Мстиславича Псковского: китежский проповедник пользовался реальными летописными и агиографическими текстами (с каким искусством – вопрос второй). Возможно, оно стояло в заголовке агиографического памятника, использованного писателем, посвященного св.Всеволоду - Гавриилу. То, что автор редакции текста вменял отцовство Псковскому князю, разводя св.Георгия Всеволодовича с его реальным отцом, Всеволодом Большое Гнездо, показывает смысл его работы, как и ее время – вероятно, эпоху складывания общерусского культа, когда биография персоны была известна немногим.

Рассказ о строительной деятельности Георгия Всеволодовича, наиболее обстоятельный в этом историческом романе (как удачно назван Китежский Летописец И.В.Нестеровым), содержит намек на тип основного источника, бывшего в его руках. Подробные рассказы о строительных работах приведены в Ермолинской и Львовской летописях, основанных на ростовских летописях - владычной и княжеской, учрежденной вдовствующей княгиней Марьей, дочерью Михаила Черниговского.

Небезынтересны пункты, где князь воздвигал Успенские церкви. Он закладывает ее в Новгороде - которому этот тип церкви не характерен, оттуда едет в свою отчину Псков - неясно, зачем (что патронирует Пскову Св.Троица, автор, видимо, знал). Далее путь его лежит в Москву, Переяславль Залесский (тоже непонятно зачем), Ростов, Муром, Ярославль (здесь поездка мотивирована: князь садится с пристани в струг, пускаясь вниз по Волге) [там же, с.212-214]. Церкви им воздвигаются в Москве, Ростове, Муроме.

Китежский Летописец современного вида писался - когда Вел.кн. Юрий Всеволодович был уже общероссийски прославлен, его знали, как князя Владимирского! Похоронен он во Владимире, куда было перенесено его тело после недолгого погребения 1238-1239 годов в Ростове. Знали его персону давно, Владимирским князем он именуется в летописях, даже оппозиционных Суздальским Вел.князьям, напр. Симеоновской. Православный культ Мадонны – закладывался именно во Владимире Залесском, где трудились выписанные Андреем Юрьевичем с Запада зодчие (через них в британские романы, такие как «Смерть Артура» и др., перешли эпизоды осетинского эпоса о Батразе, связанные с его мечем); его Успенская церковь - служила образцом для Богородичных церквей Низовской Руси. Однако с Владимиром-на-Клязьме - Георгий Всеволодович Китежский в повести никак не связан.

Неудобство сего сознавал последний редактор: он ввел в рассказ встречу с князем Юрием князя Андрея Боголюбского. Андрей Юрьевич – Владимирский князь, он, собственно, перенес столицу Ростово-Суздальской земли во Владимир. Но здесь – они встретились в Ростове!?

Путь Георгия в Ростов лежит через Москву и Переяславль Залесский – города, одновременно значимые только в ХIV веке. Ранее - не имела большого веса Москва, позже - его утратил Переяславль. Тогда же Олег Иванович, Вел.князь Рязанский, антигерой московской литературы (клеветнически вменившей ему «слабость» суздальских князей: дружбу с татарами) – потому малоизвестный у нас, дает своему сыну славянское, неизвестное ранее в русской княжеской среде (тем более, в век клерикализации светского именослова!) имя: Радослав. Городец на Светлояре, напомним, это Городец Радославов (Радилов).

Создается впечатление, что автор протографического текста строительной главы был противником Владимирских Вел.князей, и эта его склонность передала свои свойства компиляции. Автор писал антитатарский памфлет, подобный Повести о разорении Рязани, гораздо более резкий, нежели повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи. Это объясняет, почему не сохранилось рукописей его древних редакций, почему остались только глухие ссылки (повесть о битве на Сити в НПЛ) и осколки, стоящие в разрозненных летописных фрагментах, а его идея - идея прославления св.блгв.князя Юрия, чуждая новгородскому и рязанскому летописанию, Ипатьевской летописи, оставалась невостребована до ХVI века.

И это же требует отнести время создания протографа к эпохе Ига. Именно тогда ярлык на Владимирское вел.княжение ничего не означал для Вел.князя Рязанского и для Новгородского князя: они княжили по отдельным ярлыкам, платя выход в Орду независимо от Владимирского князя (не важно, в Твери, Городце, Москве, Суздале или Ростове располагался личный домен того).

Возможно (это не бесспорно), создатель протографа был ближе к Ростовским князьям – Константиновичам, нежели к Юрьевичам и Ярославичам, предкам Московских князей. Путь Георгия Всеволодовича, в его храмостроительной службе, охватывает, преимущественно, города-противники младших братьев Константина, разгромленных в Липицкой битве: Новгород, Псков, Москва, Ростов, Ярославль. А кроме Владимира - выпали также из перечня Суздаль и Юрьев; их трудно было «позабыть», но они также стояли на стороне младших Всеволодовичей. Это – позволяет отнестись к древности первоисточника с сугубым доверием: Городец Радилов (Вел.Китеж) был последним городом, которым владел Юрий Всеволодович (в 1216 - 1219), проиграв битву на Липице, получив его, будучи изгнан из Суздальской земли. Создатель – писал роман о чуждом ростовцам князе, чье потомство погибло целиком, отдавая должное заслугам благоверного воина (как крестоносные рыцарские романы отдают должное Саладину), но презирая его подданных.

***

Летописная статья 1237 года о нашествии Батыя, о разорении Владимирской Руси в лето 6745-е, после рассказа о гибели столицы и перед рассказом о битве на р.Сить, где пал Вел.князь Юрий Всеволодович (4 марта, лето 6746-е), завершается итоговой сентенцией: «…татарове поплениша Володимерь. И поидоша на вел.князя Георгия окаяннии ти кровопийци. И ови вдоша к Ростову, а инии к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и ти плениша все по Волзе доже и до Галича Мерьскаго; а инии идоша на Переяславль, и тъ взяша, и оттоле всю ту страну и грады многы все то плениша доже и до Торжку» [ПСРЛ, т. 1-й, с.465]. Далее, «…Въ лето 6747. [Здесь идет рассказ о разорении татараи Переяслава Южного и Чернигова. – Р.Жд.] …Того же лета на зиму взяша татарове Мордовьскую землю и Муромъ пожгоша, и по Клязьме воеваша, и град святыя Богородица Гороховець пожгоша, а сами идоша в станы своя. Тогда же бе пополохъ золъ по всей земли, и сами не ведяху, и где хто бежить», - говорит Нижегородская (Лаврентьевская) летопись 1377 года о 2-м походе татар в Северную Русь, зимой 1239 года. Эти сообщения воспроизводятся в большинстве летописей, как следующих Лаврентьевской, так и Софийской [там же, т. 6-й, с.288] - где повесть о Батыевой рати из нее скомпилирована с этой же повестью из Новгородской I летописи [там же, т. 3-й, с.75].

Отличная версия сообщения о Муромском походе обнаруживается в Тверской летописи 1534 года [там же, т. 15-й] и Львовской летописи [там же, т. 20-й]: «Въ лето 6747. …А инии татарове Батыеви Мордву взяша, и Муромъ, и Городецъ Радиловъ на Волзе, и градъ святыа Богородица Владимерскыа. И бысть пополохъ золъ по всей земли, не ведаху кто камо бежаше». Здесь назван Городец Радилов – славный Китеж на озере Светлояр, чья легенда в опере В.И.Бельского и Н.А.Римского-Корсакова тоже соединена с Муромской легендой. Летописи называют его взятым татарами, действительно, вместе с Муромом, а также с вотчинным градом Успенской церкви Владимира – Гороховцом.

Отметим, что музыковедческие источники вменяют либреттистам, среди источников оперы, изучение Лаврентьевской и Ипатьевской (из нее действительно взята речь еп.Митрофана, на основе которой пишется монолог Юрия Всеволодовича) летописей. О том, что к началу ХХ века были опубликованы и Львовская (1792), и Тверская летописи, музыковеды, вероятно, не знают.

В дальнейшем, такая статья выскочит лишь в Холмогорской летописи, известной в единственном списке сер. XVII века. Причины отсутствия ее в большинстве рукописей ясны: летописцы уже видели Городец - названным ранее, в перечнях городов, разоренных в зиму 1237 – 1238 годов. И летописцы снимали дублетную версию сообщения, считая ее - ошибочным повтором.

Львовской и Тверской летописям служили источники, базировавшиеся на ростовских летописях. В них, напр., в повесть о битве на Калке, наряду с ошибочной датой (лето 6731-е; южнорусская Ипатьевская летопись датирует битву летом 6732-м), перешла характерная ошибка. Прочие летописи определяют число киевлян, погибших в этой битве, как 10 тыс. (Никоновская - 60 тыс.). Летописи же, использовавшие ростовский источник, называют фантастическую численность ополчения и дружины киевлян: 30 тысяч погибших (кроме Львовской и Тверской ошибку усвоили Ермолинская летопись и хронограф Й.Пауса).

Ранее похожий текст был доступен составителю Рогожского Летописца – под 1239 поставившему взятый татарами Городец после Мурома (и перед Торжком, что явная ошибка). Сборник-конволют на бумаге из множества партий (кон. ХIV - кон. XV века), тетради которого писаны десятком почерков XV в., не может быть датирован точно. Известия до 1328 г. излагаются Летописцем даже не сокращенно, а конспективно: выпискою отдельных слов и словосочетаний, напоминавших читателю об известном тогда. Конспективная часть богата ростовскими известиями, обрывающимися за смертью еп.Прохора (ок. 1330).

Ясно лишь, что рукопись древнее «свода 1518 года» (условное определение источника, использованного Львовской летописью) и «свода 1534 года» - использованного в Тверском сборнике. К сожалению, она выполнена небрежно, а хроникальная традиция, возобновленная в ХХ веке художническим прозрением авторов «Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии», связанная с объединением Муром – Городец Радилов (Китеж), видимо, оказалась прервана.

Простейшее объявление, предлагаемое здесь историками, называет сообщение ошибочным, возникшим из-за неправильного прочтения по ветхому источнику названия Гороховца. Это гипотеза убедительна лишь внешне – она удобна для исторически необразованных б\советских граждан. В вариативной летописи сообщение о Городце проставлено на месте известия «и по Клязьме воеваша»: ассоциируясь с Клязьмой, а не с Гороховцом. Замена в сообщении имени не города, а реки, видна по полному наименованию, указующему оную: «Городецъ Радиловъ на Волзе». Наступая на Городец через Муром и «градъ святыа Богородица Владимерскыа» - на Волгу, татары не могли миновать Клязьму: Гороховец стоит на ней. Замена имела смысл, глазами наблюдателя, взиравшего на татарский поход не с запада (как Лаврентьевская летопись), а с севера, из-за Волги, сообщившего о выходе татар на нее, отметив предел наступления, тогда как первый наблюдатель оценивал с позиций жителя Залесской Руси, прямой путь куда – к стольному граду Владимиру вел по Клязьме. Добавим, что Гороховец был известен широко – в силу своего статуса, статуса вотчинного града Успенского собора во Владимире - главной церкви Низовской Руси. Он не исчез после разорения - стоит на Клязьме дотеперь, и его трудно было спутать; убедительное объяснение гласит, что оригинальный фрагмент записи 6747-го лета внесен в протограф летописей из особого источника, не числившего Городец Радославов среди градов, сожженных ранее, в 1237 – 1238 годах.

Такая летопись известна. Это Новгородская Первая летопись [ПСРЛ, т. 3-й]. В кодексе ее Старшего извода - 1-я часть (список 1260-х годов) обрывается на лете 6743-м, на годе великого курултая, собравшегося в Монголии, где тогда было принято решение о войне против половецких союзников в Европе - Булгарии, Руси и Венгрии, о Западном походе. Окончание летописи было тогда, в ХIII в. изъято полностью, восполнен был второю частью кодекс лишь в ХIV веке. Это была именно цензорская работа; это видно по изъятию в списке 1260-х годов сведений о татарах, присутствующих в общей НПЛ повести о битве на Калке, стоящей в Ипатьевской летописи (лето 6732-е). Реплика в рассказе о Коломенской битве «москвичи же побегоша, ничегоже не видевше» [там же, с.75], - при оценке значения Москвы, в XIII и в XIV в., - не могла быть создана ранее 2-й\4 XIV в. [Кузьмин, 1965, с.159]. Возможно, древняя редакция НПЛ и далее приближалась к Ипатьевской летописи, крайне негативно изображающей князей Низовской Руси, потомков Юрия Владимировича (Долгорукого) и Ярослава Святославича Муромского.

2-я часть рассказывает о событиях позже 1234, но сведений о Батыевой рати, далее ее остановки у Игнача креста, она лишена.

Рассказ о битве на Сити в ней записан со слов: “Князь же Юрьи посла Дорожа въ просокы въ 3-хъ тысячяхъ, и прибежа Дорожь, и рече: А уже, княже, обошли нас около [кругом]. И нача князь полкъ ставити около себе, и се внезапу Татарове приспеша; князь же не успевъ ничтоже, побеже. И бы<ло> на реце Сити, и постягоша и. И живот свой скончаша ту, Богъ же весть, како скончася – много бо глаголють о немъ инии. Ростовъ же и Суждаль разидеся розно. Окаяньнии же они оттоле пришедшее, взяша Москву, Переяславль, Юрьевъ, Дмитровъ, Волокъ, Тферь, ту же и сынъ Ярославль убиша. Оттоле же придоша безаконьнии и оступиша Торжекъ на сборъ чистои недели, и отыниша тыномъ всь около, якоже инии гради имаху, и бишася ту окаяннии порокы по две недели…» [ПСРЛ, т. 3-й, с.76]. Именно такие рассказы, на которые ссылается летописец, по предположению Д.С.Лихачева, были древними преданиями о судьбе Юрия Владимирского, укрывшегося в созданном им Великом Китеже.

Рассказ о битве краток и сбивчив, в отличье от дальнейшего краткого, но четкого рассказа об осаде новгородского подграда Торжка. В тот год в Новгороде не было князя – князь Ярослав пустился в очередную авантюру, сев на Киевском столе, именно об этом, вероятно, шла речь в утраченной части «Слова о погибели Русской земли» [см. А.А.Горский "Проблема изучения Слова о погибели Рускыя земли", ТОДРЛ, т. 43-й, 1990]. Отсутствие военного единоначальника, при перманентной вражде боярских кланов, привело к военному бессилью града, и войско не собралось, не выступив - ни в помощь Вел.князю, ожидавшему брата Ярослава в лагере на Сити, ни даже собственному форпосту, - «…и изнемогошася людье въ граде, а из Новагорода имъ не бе помочи, но уже кто же себе сталъ, бе в недоумении и страсе. И тако погани взяша градъ и иссекоша вси от мужьска полу и до женьска, иереискыи чин всь и черноризьскыи, и все изъобнажено и поругано, горкою и бедною смертью предаша души своя Господеви, месяца марта в 5, на память святого мученика Никона, въ среду средокрестъную. Ту же убьени быша Иванко, посадникъ новоторжьскыи, Якимъ Влоуньковичь, Глебъ Борисовичь, Михаило Моисиевичь» [ПСРЛ, т. 3-й, с.76].

2-я часть Синодального кодекса, ведущаяся от 1235 г., писана в 1-й\2 XIV века. Подробностей о событиях вековой давности в Суздальской Руси летописец не имел, с его стороны было корректным краткое перечисление лишь общеизвестных городов Низовской Руси, сожженных татарами. По-видимому, ветх либо конспективен был сам его источник, судя по фразе «Ростовъ же и Суждаль разидеся розно». По смыслу надо: «ростовцы же и суздальцы разидеся розно», - ростовские полки привели дети покойного Константина Всеволодовича, соперника Юрия. Об этом в Новгороде действительно знали: с поля битвы, лесами, Владимир Константинович Углицкий побежал на запад, в Новгород, где два года пережидал татарское нашествие.

На фразу «постягоша его и живот свой скончаша ту, Бог же весть, како скончася, много бо глаголют о нем иные» - и обратил внимание Д.С.Лихачев, видя в ней ссылку на те рассказы о скитаниях Юрия Всеволодовича, что стали основой Китежской легенды. Некоторые фразы, связанные с нею, как мы видели, оказалось возможным извлечь из летописных текстов.

***

Далее мы исследуем, применив в качестве ключа, историю формирования летописного «каталога городов», разоренных татарами.

Как показало изучение кодекса, мних Лаврентий изымал листы с уже списанными из источника филотатарскимми статьями, лет 6731 – 6748, - из своей, уже списанной со служившего источником кодекса Тверской великокняжеской летописи, рукописи. Они заменялись новым повествованием, иных размеров, враждебным татарам, образовавшим в кодексе 1377 г. особую тетрадь, отличных от обычного размеров [Г.М.Прохоров "Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи", "Вспомогательные исторические дисциплины", вып. 4-й, Л., 1972]. Преувеличивать антитатарское подвижничество летописи, как это делает историк, вряд ли следует. Суздальско-Нижегородское княжество находилось в состоянии войны с Ордой, но антитатарские описания, созданные Лаврентием и организатором работы Дионисием Суздальским, достаточно скромны, пополняя привлеченные мим источники оборотами статей Киевской летописи ХII века (Радзивилловской редакции). Они и близко не приблизились к инвективам, имевшимся в подцензурной - внесенной во времена Ига(!) в летопись, близкую к Симеоновской, редакции «Повести о разорении Рязани» - каковая летопись сохранилась в копии 1705 г. Й.Пауса [ПСРЛ, т. 27-й, Приложения, с.157-158]. Симеоновская летопись на протяжении ХIII в. очень близка к Лаврентьевской, расходясь именно освещением Батыевой рати («источник 1237 – 1239 г.г.», выявленный А.П.Шахматовым), степенью лояльности к татарам.

Лаврентием помянуто о пленении татарами лишь 14 городов; сие ныне подчеркивается протатарской историографией [Л.Н.Гумилев «Древ.Русь и Вел.степь», М., 2001, с.473], хотя летописный текст говорит лишь о ростовских городах, взятых в феврале т.г. [см. ПСРЛ, т. 1-й, с.518; т. 7-й, с.141; т. 18-й, с.57].

Тверской сборник, составленный в 1534 году на основе соединения двух крупных источников, из которых первый прерывался в 1248 году, рассказывая о татарском опустошении и близко повторяя Лаврентьев список, но добавляя к нему список новгородский, фразы «взяша городовъ 14» не содержит [там же, т. 15-й, с.369]. Его летопись 1248 года, несомненно, использовала редакцию 2-й части НПЛ, древнейшую пред Синодальной, известной нам. В Синодальной рукописи «каталог городов» начинается с Москвы: «…окаяньнии же они оттоле пришедше, взяше Москву, Переяславль, Юрьев, Дмитров, Волок, Тферь, ту же и сын Ярославль убиша» [там же, т. 3-й, с.76, 288]. Это невероятно для ХIII в.. В Тверском сборнике читаем: «взяша Переяславль, и Москву, и Юрьевъ, и Дмитровъ, и Волокъ, и Тферь, и оттоле приидоша къ Торжку» [там же, т. 15-й, с.371].

Летопись Лаврентия глаголет: «Татарове поплениша Володимерь, и поидоша на вел.князя Георгия окаяннии ти кровопийци. И ови вдоша к Ростову, а инии к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и ти плениша все по Волзе доже и до Галича Мерьскаго; а инии идоша на Переяславль, и тъ взяша, и оттоле всю ту страну и грады многы все то плениша доже и до Торжку. И несть места, ни вси [веси] ни селъ тацех редко, иде же не воеваша на Суждальской земли. И взяша городовъ 14 опричь слободъ и погостовъ во одинъ месяцъ февраль, кончевающюся 45-му лету [6745. – мартовский счет новолетий]; но мы на предняя взидем» [там же, т. 1-й, с.465]. Речение показывает, что здесь было отступление от основного источника, «сноска», как говорим мы. Исполнитель работы писал эмоционально («…кровопийци»), но по плохому источнику [В.В.Каргалов "Народ-богатырь", М., 1971, с.129, см. схему]. Им оказались пропущены не только удельные столы Кострома и Стародуб, но даже Угличь – славное Углече Поле, град времени св.Ольги, удел св.мч.Бориса Владимировича [«Живописная Россия», М., 1881, т. 6-й\2-я часть, с.113; В.И.Ерохин "Углич", Углич, 2002, с.7], и даже Тверь, - где погиб младший брат Александра Ярославича. Отсутствие интереса к ней - при копировании Тверской летописи, для князя – потомка Ярослава Всеволодовича [Г.М.Прохоров "Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы", СПб., 2000, с.138], обескураживает…

Писец, трудившийся двумя поколениями ранее, сохранил нам новгородскую летопись ХIII века: Синодальный кодекс. И в нем деяния монголов описаны, хотя небрежно (Москва была взята раньше, на пути к Владимиру), но подробней.

Митрополичий свод (Софийская I и Новгородская IV летописи) расширял перечень - полностью сохранив последовательность и ошибки Лаврентия, но присовокупив последовательность НПЛ. Свидетельствуя очередность, субординацию - глазами митрополичьего книжника - источников: статьи Лаврентьевской, а после нее - Софийской летописи, - Академическая летопись также рассказывает: «…Оттоле овии же идоша к Ростову, а инии же к Ярославлю, а инии на Волгу и на Городець, и те попленивша все на Волзе и до Галича Володимерыскаго, а инии идоша к Переяславлю и этот град взяша, оттоле всю страну ту и города мнози поплениша: Юрьев, Дмитров, Волок, Тверь, тут же и сына Ярославля убиша и до Торжку нет места, идеже не повоеваша, и на всей стране Суждальстей и Ростовской взяше городов четыренадесяте опричь слобод и погостов в одинъ месяц февраль – окончевшюсю лето месяць» [там же, т. 1-й, с.518]. Далее этот список в летописях почти не колеблется; так же называются Тверь, смоленский Волок, новгородский Торжок, напр., и в московском своде 1470-х [там же, т. 25-й, с.128], и в Воскресенской летописи [там же, т. 7-й, с.141], и в прочих.

Тверской сборник 1534 года, удержав в части до 1248 утраченную Ростовскую летопись ХIII века в соединении с Новгородской I летописью, сохраняет исчисление в двух раздельных группах: «и оттоле разсыпашася татарове по всей земле той, къ Ростову, иные по великомъ князи погнаша на Ярославль, и на Городецъ, и по Волге вся грады поплениша и до Галича Мерскаго, а инии къ Юриеву, и къ Переяславлю, и къ Дмитрову, и техъ взяша; и инии Тферь шедшее взяша, въ ней же сына Ярославля убиша. И вся грады поимаша по Ростовской земли и по Суздальской въ единъ месяць февраль, несть же место и до Торжьку, идее же не быша. – Перечислив в тексте, соединяющем писания, известные из Новгородской («инии же погнашася по Юрьи князи на Ярославль») [там же, т. 3-й, с.76] и Софийской (м.б. Новгородско-Карамзинской-2) летописей, до повести о битве на р.Сить, - и далее, возвратившись к повествованию НПЛ, -

…Они же оттоле възвращьшеся, яко же выше рехъ, взяша Переяславль, и Москву, и Юриевъ, и Дмитровъ, и Волокъ, и Тферь» [там же, т. 15-й, с.с. 369-371], - частично дуплицировав здесь низовский каталог.

Полагаю, первый перечень, начинаясь с Ростова, исходил из Ростовской летописи (подвергнувшись сокращению в Лаврентьевской).

В.Л.Комарович предположил, что известия дошедших летописей, повествуя о Батыевом пленении, целиком основываются на недошедшей Рязанской летописи ХIII века, в извлечениях сокращенной, подвергнутой правке суздальскими летописцами (Лаврентьевская и Симеоновская летописи), изымавшими выпады против князей Юрия и Всеволода Юрьевича Владимирских, присовокупив прочувствованную похвалу первому [там же, т. 1-й, с.473; т. 18-й, с.59]. Согласно выкладкам, оставшимся в рукописях погибшего в Блокаду ученого, не правленые рязанские материалы читаются в Ипатьевской и Воскресенской (писавшейся по кодексу 1305 года) летописях [«История русской литературы», Л., 1945, с.с. 75, 90]. Столь радикальные выводы не могут быть приняты: Симеоновская и Лаврентьевская летописи не скрывают того, что княжичи Всеволод и Мстислав Юрьевичи сдали Батыю столицу, подобно Ипатьевской [ПСРЛ, т. 2-й, с.780], лишь говоря это без живописания, сообщая об убийстве их вне города, причем называют по именам обоих [там же, т. 1-й, с.464; т. 18-й, с.56]. Так говорил их источник, так же передаваемый Владимирским Летописцем [там же, т. 30-й, с.90]. Поздней - зависимой от митрополичьего летописания Софийской летописи (сеявшего сплетни про владимирских князей), обрабатывавшегося по летописи Лаврентьевской, является и летопись Воскресенская. Ученый полагал, что «сняв» правку по Лаврентьевской, произведенную над источником, в Воскресенской летописи можно увидеть содержание первоисточника, кодекса 1305 года [В.Л.Комарович "Из наблюдений над Лаврентьевской летописью", ТОДРЛ, т. 30-й, Л., 1976, с.с. 37-38]. Это не так. Подобно Софийской I, Воскресенская летопись приписывает Юрию возвращение Батыю послов ( = разведчиков), уже после открытия татарами военных действий с Рязанью [ПСРЛ, т. 7-й,

c.139]. Этого нет в Ипатьевской и Новгородской I летописях, суздальской правки не ведавших, об этом не говорится «Повестью о разорении Рязани…»; и этого не могло быть взято из летописи Лаврентия – это изобретение митрополичьих летописцев. В Воскресенском рассказе о Батыевщине [там же, с.

c. 140-144] «каталог городов», разоренных после падения Владимира, тождествен каталогу Софийской I летописи (обрабатывавшемуся по летописи Новгородской): Ростов, Ярославль, Городец, Галич, Переяславль, Юрьев, Дмитров, Волок, Тверь, Торжок.

Каталог Лаврентия – краткий, отражающий ростовский взгляд. Он начат с Ростова, в нем опущены Юрьев, Дмитров, Тверь, Кашин, Кострома - не принадлежавшие Константиновичам.

Лаврентий, а за ним и летописание, зависимое от Суздальского и Московского епархиального летописания, не говорят о разорении Батыевой ратью в марте 1238 - Юрьевца, Плеса, Костромы, Углича, Кашина, Кснятина, перечень которых прояснял бы стратегические цели монголов, последовательно уничтожавших русские города, лежавшие на Великом Волжском пути, пути «из варяг в персы». Не знают об этих городах, лишь изредка поминая Кострому (обретшую всероссийскую известность в 1613), еще реже Кашин (удел св.блгв.кн.Анны, до ее деканонизации в 1677), местные летописцы ХVII века [там же, т.т. 33-37]. Незнание их простительно, ибо Кострома упоминается впервые лишь под 1214 годом [В.П.Нерознак "Названия древнерусских городов", М., 1983, с.96], Кашин – лишь 1237 [«Живописная Россия», 1881, т. 6-й\2-я часть, с.111].

Но Владимирский Летописец - подборка извлечений из источника, стоявшего особняком от традиционной летописной схемы, говорит о разорении татарами Углича, Кашина и Костромы [ПСРЛ, т. 30-й, с.89]. Известие достоверно; и формальный смысл фразы, выписанной в 1377 Лаврентием, способен объяснить его молчание, не обязательное для других, например, относительно Углича. Ростовский удельный стол был в нем учрежден в 1218 году; угличская дружина участвовала в битве на Сити 04 марта 1238. После битвы Угличский князь Владимир Константинович бежал в Новгород, а город был без боя захвачен Бурундаем [В.И.Ерохин "Углич", Углич, 2002, с.7]. Но всё было это уже в марте - в следующее «лето».

Сама по себе, по двум рукописям сер. ХVI века, летопись, нареченная по владельческой записи Владимирского Рождественского монастыря, изложив недатированную часть ПВЛ, снабжается дальше заглавием «Летописец Руския Земли». Слегка изменённым - как «Летописец Рускии» - такое название усваивается московскими сводами 1490-х годов [Л.Л.Муравьева "Об общерусском источнике Владимирского Летописца", "Летописи и хроники. 1973", М., 1974, с.145]. По содержанию - это соединение местной (близкой Новгородской IV) и общерусской, обогащенной владимирскими известиями, летописей. Включил Летописец материалы, общие Троицкому (кончался на 1408) и Симеоновскому кодексам, местами, сокращаемые в кодексах Симеоновском (он кончается 1493) и Лаврентьевском (1305) [там же, с.с. 146-148]. Подробное изложение в Владимирском Летописце прекращается в сер. 1380-х (далее полтора века идут извлечения из существующих сводов); именно после этого содержание московских летописей - Троицкого и Симеоновского кодексов расходится. То есть, у московских летописцев ХIV - ХV века имелся источник, оконченный около времени создания особой летописной повести о Куликовской битве [см. С.Н.Азбелев "Об устных источниках летописных текстов (на материалах Куликовского цикла)", "Летописи и Хроники. 1976", М., 1976, с.83]. Он, в отл.от нее, смог включиться в Владимирский Летописец, дав ему объем известий, превысивший объемы Троицкой и Симеоновской летописей. На какую повесть опирался он?

Перечень, подобный перечню Владимирского Летописца, с перестановкой Переяславля и добавлением ростовского подграда Кснятина, мы найдем в Симеоновской летописи и Хронографе 1512 года; из них дополняют Кснятиным и Кашином поздние списки Никоновской летописи. Симеоновская летопись, цитируя (от слов «Но ныне на предреченная взидем…», до «…мы на предняя взидем») то же самое сказание, что и Лаврентьевская, но, цитируя подробнее, исчисляет: «Татарове же поплениша Володимерь и поидоша на великого князя Юрья, окааннии ти кровопивци. Овии идоша къ Юрьеву, къ Ростову, къ Костроме, а инии идоша на Углече Поле и Кашину, и къ Ярославлю, инии на Волгу и на Городець, и те все грады пленоваху все по Волзе, идеже и до Галичя Мерьскаго. А иния идоша на Переяславль и Къснятину, и то взяша, и оттуду всю страну и грады многы, всё то поплениша тоже, и до Торжька места несть селъ целыхъ, ретко иже не воеваша на Суздальской земли. И взяша городов 14, опричь слободъ и волостеи, и опроче погостовъ в един месяць Февраль, кончевающимся 45-му лету» [ПСРЛ, т. 18-й, с.57]. «На Волгу» и «на Городец», - мы вправе предположить это, - в глазах создателя текста были связаны. Летописец, углубившись в некий источник (повторив слово идоша), использует древнее, архаичное уже в ХV веке, полное название Углича: Углече Поле. В Владимирском Летописце название кратко, но с тою же огласовкой: «к Углечю».

«Хронограф 1512 года», лишь конспективно помянув дела предшествовавшего эпизода падения Владимира словом рязанской повести, конспективно излагает далее ЭТУ ЖЕ новеллу: «Погани же попленивше и огню предавше и мечи изсекоша вся сущая около Владимиря и Суздальской земли. И взяша градовъ 14 и поидоша къ Юрьеву и къ Ростову, и къ Костроме, а инии идоша на Угличь и къ Кашину, и къ Ярославлю, а инии на Волгу и на Городець и вся грады поплениша по Волзе и до Галича, инии же на Переславль и Къснятину, и вся поплениша дождь и до Торжька въ единъ месяць февраль» [там же, т. 22-й, с.с. 397-398]. Указание на февраль - это результат некритичного знакомства с суздальским летописанием, к каковому, однако, создатель Хронографа отнесся скептически, использовав иные источники, иначе и очень кратко описав взятие Владимира.

Но все шесть неназванных городов, помянутых ранее, - все они названы - во внесенной в Костромскую летопись редакции «Повести о разорении Рязани…». В ней, в завершении ретроспективной главы «Рязанское: О Евпатии Коловрате», провозглашая, что сопротивление окончилось с гибелью его под Суздалем (осмысляя т.обр. повесть о бегстве и безвестной гибели Юрия Всеволодовича?), стоит новелла, текстуально сходная (подчеркнуто) с новеллой Лаврентия, содержащая пространный Юрьевский каталог: «…Окаянный же Батый еще воздвижеся воевати, и взяша 14 градов; и поидоша татарове [Лаврентий: «татарове …поидоша»] к Юрьеву и к Ростову, и инии идоша к Переяславлю, и к Кашину, а инии к Ярославлю, и к Угличу, и инии на Волгу, на Кострому, и на Плесо, и на Юрьевець, и на Городец. И вся грады плениша по Волзе и до Галича. Ини же от Переславля поидоша Кснятину, и ко Твери, и вся поплениша даже и до Торжику, никому не возбраняющу им» [«Воинские повести Древней Руси», М.-Л., 1949, с.28]. Именно здесь Юрьевец – действительно основанный Юрием Всеволодовичем, за четверть века до нашествия Батыя, связан с Городцом Радославовым.

Переяславль повторен, но, что интересно, повтор здесь не случаен, он не противоречит монгольским реляциям: согласно монгольскому хронисту Рашид ад-Дину, разделение монгольских войск произошло после взятия Переяславля Залесского, тумены пошли в излучину Волги - к Сити (битва 04.03) и в верховья Волги – на Торжок (пал 05.03), к Новгороду. Комментаторы полагают, что летописец Костромского Богоявленского монастыря перечнем раскрывал названное им число 14 [там же, с.294], известное из летописей. Но это едва ли: оно относилось к суздальским городам, вероятно даже, лишь к тем, что были пленены одновременно с Суздалем и Владимиром: «…и взяша градов 14, опричь слобод и волостеи и опроче погостовъ въ един месяць Февраль, кончевающися 45-му лету» [ПСРЛ, т. 18-й, с.57]. И тот перечень, т.обр., не раскрывался здесь вовсе. Зато здесь стоят Кснятин, Кашин, Тверь, Торжок – грады новгородско-тверские. Софийская летопись - была общерусской, легкодоступной, в этот перечень из нее (равно как и из Новгородской), однако, не был выписан Волок. Т.е. вынесение числа 14, стоявшего в Лаврентьевском и прочих кодексах, здесь было случайным, внимание составителя было приковано к иному ориентиру - Волжскому пути, от Городца Радилова до Торжка. От оного открывался путь на Селигер, зимняя дорога на Новгород [В.А.Чивилихин "Память", кн. 2-я, Л., 1983, с.с. 255-259]. Ниж.Новгород – каменная крепость, заложенная лишь в 1221 году, была взята позже - в зимнем походе 1239 г. в Муромскую землю ["Памятники…", 1981, с.547], выпав так из скрупулезного волжского перечня хронографической повести о Коловрате, чисто случайно не разорвав ложное соотнесение 14\14.

Ряд Костромской летописи, с одной стороны, близок перечню сожженных татарами после падения Владимира русских городов, данному Симеоновской летописью и «Хронографом 1512 года», где однако, последовательность случайна: «…къ Костроме, а инии идоша на Угличь и къ Кашину, и къ Ярославлю, а инии на Волгу и на Городець» (Волга получается лишь вниз от Ярославля). С другой, летописцем счет ведется вниз по Волге - против обычая считать по Волге вверх, к Ярославлю от Нижнего Новгорода, как это происходит, напр., в «Списке Русских городов».

Ряд «…к Кашину, а инии к Ярославлю и к Угличу - и инии на Волгу: на Кострому, и на Плесо, и на Юрьевець, и на Городец» - правилен географически. Единственная требуемая здесь конъектура, это перестановка фразы «и к Угличу - и инии на Волгу», наперед Ярославлю, после Кашина, от которого выходили в Волгу речкой Кашинкой. И здесь логично будет разделяющее слово «иные», в Лаврентьевском и Симеоновском кодексах не несущее смысла (кроме смысла эпического повтора): «Ини же от Переславля поидоша Кснятину, и ко Твери, и вся поплениша даже и до Торжику, никому не возбраняющу им», - ибо здесь начинается второй отсчет: от устья Кашинки - по Волге вверх, на Новгород.

Мы получим географически непротиворечивый текст: «Окаянный же Батый еще воздвижеся воевати, и взяша 14 градов. И поидоша татарове к Юрьеву и к Ростову, и инии идоша к Переяславлю. И - к Кашину и к Угличу, - и на Волгу - и к Ярославлю, на Кострому, и на Плесо, и на Юрьевець, и на Городец, и вся грады плениша по Волзе и до Галича. Ини же от Переславля поидоша Кснятину, и ко Твери, и вся поплениша даже и до Торжику, никому не возбраняющу им». Отсюда видно, как начал пользоваться текстом Хронограф: «И взяша 14 градов…», - убрав, как показалось хронисту, повтор Переяславля, сократив лишенные удельных столов Плесо и Юрьевец (в Кашине стол был), спутав место дополнения «а инии на Волгу». Этот же список, но с нарушениями последовательности, переместив числительное речение в конец фразы, воспроизводит московский летописец (Симеоновская летопись). Чертой же я здесь обозначил, как «пользовался» в 1377 году источником Дионисий Суздальский, создавая свою нарезку, но заколебавшись, приняв название города Юрьева, стола Святослава Всеволодовича, за имя Вел.князя Георгия Всеволодовича. Впрочем, так м.б. и в его источнике - конспекте Ростовской летописи, из которой изошли проникновенные строки, посвященные Васильку Константиновичу, сохранившиеся в посвященной сопернику его отца повести 1377 года.

Из новеллы «Рязанское: О Евпатии Коловрате», из повестей о Николе Зарайском, внесенных в Хронограф 1599 года и летопись Богоявленского монастыря Костромы («Русский Временник»), прояснился ход татарской кампании. Обр.вним., что именно в этих источниках Повесть о Николе Зарайском перебивается повестями о битве на Липице (Русский Временник, 1216 г.) и на Сити (1238), хронологически выходящими за рамки событий, связанных с разорением Рязани и гибелью Рязанского княжеского рода; именно Кострома является местом складывания агиографии Юрия Всеволодовича Владимирского (к которому крайне враждебны собственно рязанские повести).

По Мологе и Сити, до Весьегонска, на 70 верст раскинулись курганы, где погребены павшие в ХIII в. русские воины. Местные предания наполнены рассказами о Батыевом нашествии! Тактические причины поражения 04.03.1238 года в битве на Сити раскрывает д.и.н. В.В.Каргалов. Район не имел крупных нас.пунктов (древнерусские деревни насчитывали по нескольку дворов), а зима стояла суровая. Воины стояли разбросанно, по деревням [Каргалов, 1971, с.127]. Для сбора пехоты требовалось много времени, которого не оказалось при подходе встреченных воеводой Дорожем татар, как это и говорит НПЛ: «…нача князь полкъ ставити около себе» [ПСРЛ, т. 3-й, с.76].

Отряд темника Бурундая - Залесским Опольем поднявшись в верховья Колокши, захватив Юрьев и Ростов (по нек.признакам без боя), вышел на Кашинку и иные северные притоки Волги в ее излучине, взойдя на чистую - распаханную Бежецкую возвышенность, в тыл Суздальским полкам, ждавшим нападения по льду Мологи и Шексны, со стороны Ярославля [там же, т. 2-й, с.779]. Практически это была диверсия, совершенная безупречно организованным монгольским войском, а не битва, и не случайно, Рашид ад-Дин не знает «битвы на Сити», говоря лишь о преследовании убегавшего князя Юрия.

Преследуя бегущих, конный тумен Бурундая покатился по Волге, опережая гонцов с вестью, сжигая русские города, в их числе и Китеж (Городец Радилов). Так описывается его путь и татарскими летописями, малоизвестными у нас, ввиду их неполиткорректности к «жертвам холокоста», используемые как источник - лишь Ю.К.Бегуновым [Ю.Бегунов «Александр Невский», М., 2010].

Так что в «Сказании о невидимом граде Китеже и деве Февронии», пророческим гением В.И.Бельского и Н.А.Римского-Корсакова, кроме нарушения очередности (в Предании Вел.Китеж гибнет последним, в хронике - первым), впечатление от татарского нашествия - передается верно!

Главные силы татар, меж тем, с ханом Батыем обложили крепость Переяславля Залесского [ПСРЛ, т. 2-й, с.779] - уступавшую лишь стольному Владимиру, продержавшуюся 5 дней, взятую после жестокого приступа с нескольких направлений, с применением огнеметательного оружия [Каргалов, 1971, с.125]. Высвободившиеся войска - пошли вслед Бурундаю, и, выйдя к Волге, повернули вверх по ее течению – на Тверь и Новгород, разоряя Волжские города от Кснятина [там же], застряв под Торжком, остановленные боярами Славенского конца Новгорода, распоряжавшимися обороной городка (происхождение их, названных летописцами, удостоверено раскопками новгородских усадеб).

Костромская летопись, с ее связным рассказом, раскинувшимся от зарайской повести о Николе Корсунском до ростовской повести о битве на Сити, внушила доверие себе. Сообщения ее подтверждены археологами. Раскопав сожженные города [там же, с.126], они удостоверили ее «каталог городов», источник, первичный относительно Лаврентьева кодекса и зиждящейся на нем лествицы позднейшего летописания. Видимо, этого каталога еще не было в ростовской воинской повести о битве на Сити, о князе Васильке Константиновиче, служившей основоположникам культа Юрия Всеволодовича. Произошло это ранее написания Лаврентьевского кодекса, ибо Владимирский Летописец писался по источнику, в повести о Батыевой рати, явно, еще лишенному ошибок, допущенных Лаврентием, и он уже содержит эту апологетику Юрия, перенесенную на него с его братанича [см. Комарович, 1976]. Агиографы пользовались данными каталога НПЛ. Тверской сборник, перечислив сожженные города по НПЛ и воспроизведя новгородскую новеллу о взятии Торжка, сообщает о нахождении тел Юрия Владимирского и Василька Ростовского – здесь, вне летописных каталогов, новгородского и низовского, присоединяя к повествованию сентенцию о мученике Васильке [ПСРЛ, т. 15-й, с.373], безусловно, ростовскую.

Каталог – возможно, Кашинский, ныне известный из хронографической редакции повести о Евпатии Коловрате, вероятно списанный тогда без датирующей записи, - наряду с материалами Новгородской летописи - послужил базой для древнерусского писателя, создавшего целый роман - о приключениях «скрытого короля», исчезнувшего в своем отступлении от одолевающих в бою татар. Именно этот текст м.б. осмыслен - как указание на возглавление Батыем татарского тумена, пошедшего по Волге вниз, к Юрьевцу и Городцу Радилову. Традиционные источники рисуют обратную картину, где Батый идет на Новгород, откуда поворачивает назад, к Рязани, идя через Козельск.

Так появились материалы, использованные создателями житийных рассказов о Георгии Всеволодовиче. В т.ч. и рассказов Китежского Летописца. Протографом последнего были использованы: статья лета 6747-го из утраченной ростовской летописи, сохраненная Тверским сборникам, список городов из неизвестного источника, сохраненный в хронографическом рассказе об Евпатии Коловрате, и устные рассказы о битве на Сити, о которых упоминается в статье лета 6746-го Новгородской Первой летописи.

Р.Жданович
 

 

Перепечатка материалов разрешена. Ссылка на газету и сайт обязательна.
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.