|
1.Цена россиянского «летописательства»
21.11 (н\стиль)
с.г. в очередной раз отпразднован собор еврейского архангела <что
само по себе есть «скалистая вода» или вроде того, ибо ангелы
(санскр. ангирасы) – это эллинские, арийские сущности> Михаила,
воеводы небесных воинств. Увы, в очередной раз осталось за кадром,
что этот же день – это день св.Михаила Потукского, одного из первых (нач.
I Х
века ) христиан
Болгарского царства.
И празднуется – день первохристианина родины равноапостольной княгини
Ольги [см.: А.Л.Никитин «Основания русской истории», М., 2001],
матери Святослава Великого – царя Болгармского [Р.Жданович «Деяния
русов» (рукопись)], - первохристианина страны, откуда собственно,
пришло Христианство в Русскую землю [ http://www.zrd.spb.ru/letter/2010/letter_0056.htm ].
День святого – получившего христианское имя Михаила, но кому Житие -
вменяет змееборческий подвиг, подобный подвигу св.Георгия
Победоносца…
В этом году, по инициативе Партии Единая Россия, в число праздничных
дней внесена дата 28 июля, как «День крещения Руси» греками…
Фальсификаторы Русской истории вновь расписались в фальсификации Оной
– как цели своей государственной колониальной политики. И «братия
во Моисее» офицера запаса войск НАТО – Стамбульского патриарха,
улики своих преступных деяний, таким образом, в государственных актах
Российской Федерации, рассеяли щедро. То что названная -
фальсифицирующая историю декларация, в отличье от аналогичной
декларации об убийстве поляков в Катыни в 1940 г. [историю вопроса
см.: Ю.Мухин «Антироссийская подлость», М., 2003], не влечет
немедленных последствий в форме выплаты репараций, ничуть не
освобождает педросовских пидарасов от ответственности - за
распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих
древнерусский общественный и государственный строй. И совершение
преступления с использованием своего высокого служебного положения –
лишь усугубляет его тяжесть, усиливает ответственность за него.
Сравнительная мифология, пополняемая археологическими материалами,
позволяет предположить, что сказание о подвиге Георгия Победоносца,
по крещении Болгарского народа вмененное Болгарскому первохристианину,
– не имеющее греческих корней – и в исходной своей форме заимствовано
было греками именно из Мизии (Болгарии).
«До сих пор в селении Элидере Татар-Пазарджикского округа плита с
«Фракийским всадником» чтится в местной церкви как св.Георгий. В
Пловдиве имеется такая же плита с обычной греческой надписью,
гласящей, что данный памятник посвящается «господину-герою» и богине
Гере, причем перед именем богини высечен уже в новое время крест. В
армянской церкви св.Георгия в Пловдиве возжигают свечи перед подобным
же каменным изображением, почитая в нём св.Георгия. В церкви
св.Георгия в городе Ямболе плита с «Фракийским всадником» вделана в
стену иконостаса как изображение св.Георгия. В Георгиевском монастыре
у с.Белашица около Пловдива престолом служит фракийский жертвенный
камень с рельефом «Фракийского всадника». Таким образом, приняв
христианство, народ продолжал чтить старые языческие изображения,
изменив только их значение», - писал акад.Н.С.Державин [«История
Болгарии», 1945, т. 1-й, с.58], - чей аналогичный труд по истории
Руси, практически запрещенный фальсификаторами истории в 2-й\2 ХХ
века, недавно переиздан издательством «Русская Правда».
В настоящее время ученые каталоги пополнились выводом, что имя
Георгий - производное от корня имени Геро-, в язык эллинов было
заимствовано, происходя из балто-фракийского языкового массива
[Л.И.Гиндин, В.Л.Цымбурский «Гомер и история Вост. Средиземноморья»,
1996, с.255 и предыд.].
Имя богини в греческом языке образовано прибавлением женского
именного аффикса ( H `)
к индоевропейскому корню, нам хорошо известному: Ярь-, и не даром
князь Ярослав Мудрый в крещении носил имя Георгия (Юрия). Тот же
корень Ярь-, но с архаическим славянским именным (мужским) аффиксом -
Ярун известен среди надписей засыпанного пеплом града Помпеи
[В.И.Модестов «Об одном славянском имени в Помпейских надписях»,
Труды Третьего Археологического съезда (1878), т. 1-й, Киев, 1879]. В
прошлом «я» - славянское йотированное а- ( i -а,
как изображается эта литера кириллицей) произносилось в нос, было
звуком «ен» [см. Ф.И.Буслаев «Историческая грамматика русского
языка», неск.изд.]. И таким образом - мы можем понять, отчего имя
Хеоргиос в прошлом произносилось эллинами Хю-оргий, почему оно в
русском языке - наряду с Егорием (передающим современную норму),
получило форму Юрий (Гюоргий, но с потерей начального придыхательного
звука, отсутствовавшего в славянских).
Культ Геры, впоследствии определяемой в жены Зевса, согласно
найденным археологами и дешифрованным хозяйственным документам -
таблицам архива Пилосского мегарона, бытовал уже в Микенской Греции
(2-е тыс. до н.э.). Но в этих ведомостях учета посвятительных
жертвоприношений, наряду с прочими божествами, называется и богиня
Дивия, чье имя представляет форму ж\рода от имени Зевса (Дия)
[А.И.Зайцев «Древнегреческая религия», М., 2005, с.56]. В будущем, в
форме Дионы, оное известно будет, как имя одной из многочисленных жен
Зевса. К Гере она не имеет отношения.
«Судьба Геракла, как её рисуют мифы, развертывается в рамках
внутрисемейного агона между божественными супругами Зевсом и Герой.
Зевс - божественный отец Геракла, предназначил ему быть главой
царствующего в Аргосе рода Персеидов еще в то время, когда он был во
чреве матери. Гера, оспаривая это решение, взяла на себя обязанность
провести героя через самые серьезные испытания и выявить, достоин он
или нет этого высокого предназначения. Своими подвигами Алкид должен
прославить Геру и стать Гераклом (прославляющим Геру)» [А.И.Немировский
«Мифы древности. Эллада», М., 2000, с.252]. Имя этого Геракла - имя
царя Х II
в. до н.э., совершившего столь великие подвиги, что сверх оных ему
начали приписывать подвиги эпические [см. там же, с.372], - как
посвятительное так и паспортное (Алкид) - ничем не выражает
три-очередности. Но среди чтимых пилосских божеств - называется,
неизвестный в текстах классической литературы, некий Тридорос -
Триждыгерой [Зайцев, 2005, с.57]. Поскольку ахейский эпос утрачен,
неизвестно о нем ничего. Возникает гипотеза, что он «составлял
божественную пару с Герой, которая затем была разрушена, и Гера была
объединена с Зевсом. Имя Триждыгероя (в отл. от простого Геро), как и
имя Дивия, не пережило катастрофу, постигшую крито-микенское
государство» [там же].
***
Описание пути, проделанного славянским героем Яруном, нам придется
издалека.
В интервью газете «Потаенное» (авг. 2010) писатель К.Быструшкин,
автор книги «Феномен Аркаима», свидетельствует: «…Раскопки Аркаима,
по редкому признания самого Г.Б. Здановича, это «кошмар археологии».
Всё иное, существующее вокруг Аркаима, к самому Аркаиму относится
косвенно, или вовсе не относится. Идеологические бои в ТВ-передаче
Гордона, или в полемике с Челябинской епархией - это буря в стакане
воды - битва вокруг пустого места. Беспредметная истерика. Но не
беспочвенная. Кошмар же состоит в том, что раскопки почти половины
площади памятника Аркаим не дали ожидаемых эффектных результатов.
Раскопки принесли только множество вопросов, без множества ответов».
Некоторые из ответов, от которых уклоняется русскоязычная
историческая наука, дадим мы.
Трактату «Об управлении империей» императора Константина
Багрянородного [1989, с.161] - светскому греческому сочинению Х в.,
венгерской латиноязычной хронике Х I
в. [А.Кестлер «13-е колено», СПб., 2001, с.101] и русскому языческому
памятнику «Влесова Книга» [см. С.Лесной «Откуда Ты, Русь?», Ростов н\Д,
1995, с.230] равно знакомо имя мадьярского воеводы Леведии (Лебедя) –
исторического лица, властвовавшего страной Леведией, в тех местах где
доныне стоит городок Лебедянь.
Отлична версия, писанная в V I
веке – до мадьярского вторжения в Европу. Она приводится в «Деяниях
гетов» еп.Йордана. У него Сунильда, т.е. Сван-хильда - неверная
норвежская невеста Рекса Германриха, разорванная им лошадьми, – дева
(Лебедь-дева) – совсем иное лицо. О ней же мы слышим в
«Подстрекательстве Гудрун» - германской песни из Старшей Эдды
[«Западноевропейский эпос», М., 1978, с.с. 224-229], языческой по
возрасту хотя записанной уже латинскими книжниками [см.
М.Е.Стеблин-Каменский "Древне-скандинавская литература", Л., 1979].
Ее мать - Гудрун (Кудруна) скандинавских источников, в источниках
континентальных - более молодых по возрасту немецких рыцарских
романах, - именуется Крим-хильдой. В исландских преданиях сие имя
перенесено на матушку, но сделано это не органично, ибо хильда -
девушка. И это позволяет отождествить именно Крим-хильду с известной
латинской историографии Ильдико (Хильдой) - женой Атиллы, заколовшей
того на ложе, - что, в самом деле, записывавшейся в Норвегии (или
Исландии, куда бежали из Норвегии от христианской расправы язычники)
Старшей Эддою приписывается Гудрун.
Йордан знает лишь двух братьев – исторических, веком прежде наущением
матери мстивших Рексу Германриху за сестру Сунильду. Эдда –
фольклорный источник, путая века и «соединив» генеалогически Сунильду
( I V
век) - с Ильдико (V век), вводит «Фольклорного» третьего брата –
рожденного от наложницы Эрпа [М.Е.Стеблин-Каменский "Мир саги", Л.,
1984, с.163], абсолютно алогично убиваемого Сёрли и Хамдиром в
трудном походе в страну гетов, - объясняя так, что обладая неуязвимым
туловом, тот был лишь ранен мстителями - отсекшими кровнику ноги.
Отсечь голову мог лишь убитый своими однокровными братьями Эрп…
И такое же фольклорное построение, так же склеившее общеславянское
генеалогическое предание о трех братьях - с названной норвежской
(записанной в Исландии) песнью о Сван-хильде, приобщив
братьям-словенам царевну Лыбедь, мы находим в писанной церковною
рукой Повести Временных лет. Именно этой фольклорной
латино-германской версии - следует т.наз. «Нестор-летописец»,
игнорируя исторического Лебедя, а с ним и всю историю
хазаро-мадьярского ига над Русью [см. С.А.Гедеонов «Варяги и Русь»,
М., 2004, с.с. 190-195, 340-342].
Время и обстоятельства византийской правки русских летописей,
начавшейся в 1037 году и достигшей после 1046 г. колоссальных
масштабов, раскрыл А.В.Карташев [«История русской церкви», гл.
«Церковное управление в Киевский период»]. Церковными летописцами
прославлялись дети Юрия Владимировича, Всеволода Ярославича,
Владимира Святославича – дети византийских принцесс. Их
предшественники и соперники - подвергались либо систематизированной
клевете, как Святослав и Олег Черниговские, Святополк Окаянный, либо
изъятию со страниц истории. Святополк «Окаянный» русского
летописательства польским историкам - воспроизводившим киевскую
традицию сторонников его отца Ярополка Святославича (никак не
прославляя сына ибо именно он организовал резню шляхты Болеслава
Храброго, после занятия тем Киева), известен как Святополк Отважный…
Русь прежде Х в. прослеживается археологически (Змиевы валы) и по
находкам археографов (Киевский миссал), по иноземным актам [И.Берлин
«Исторические судьбы еврейского народа на территории Русского
государства», Пг., 1919], по фрагментам древнейшего летописания -
ведшегося уже тогда [И.П.Филевич «Угорская Русь», Варшава, 1894, с.с.
24-26]. Но оная - была почти полностью вытравлена со страниц
летописных сводов. Сохраняется она лишь фрагментарно, и лишь в
компиляциях, составлявшихся после 1430-х годов [см. В.Л.Янин
«Летописные рассказы о крещении новгородцев», «Русский город», вып.
7-й, 1984, с.с. 51-56; Лесной, с.с. 16-24].
Такова цена древнерусской «историографии», на основании которой в
веке ХV II
была сочинена легенда о призвании на Русь викингов [см.: В.В.Фомин
«Российская историческая наука и С.А.Гедеонов», в кн.: Гедеонов,
2004].
Но мало кто задумывается, что существует Русский памятник – хотя
недавний, но достоинствами равный Болгарской агиографии и Старшей
Эдде, излагающий историю Лебедь-Девы и убиения покушавшего на нее
демона-оборотня, автор которого хорошо известен.
2.«Школьное
литературоведение»
Родная
словесность – предмет не только и не столько образовательный, сколько
должный - формировать мировоззрение. Легкие, почти опереточные рифмы
А.С.Пушкина, тем не менее, не вызывают отклика в нашем уме, как
волнуют ум грека имена Дельф и Олимпии, итальянца – Альбы Лонги и
Капитолия. А ведь корабельщики, согласно «…нашему всему», плывут «мимо
острова Буяна» - мимо славной Руяны, сакрального центра
Славянского мира… И даже знакомство с роскошной оперой
Н.А.Римского-Корсакова – абсолютно чуждой «чайковского» темного
дионисийства и страха смерти, что стал ключем музыки ХХ века, мало
что прибавит к восприятию образов князя Гвидона и Царевны Лебеди - не
пробудит в памяти называемую «Начальной» Летописью сестру Кия,
эпонима «Матери городов Русских», - столь же фольклорную Лыбедь,
памятник которой, гордо расправившей руки на носу лодьи, возведен в
Киеве. Увы, Гвидон и Лебедь были ранее пройдены в начальной школе, в
рамках ее суконного «пушкиноведения».
Курсы строятся так, дабы иного, помимо инстинктивной неприязни к
пройденному, ненависти к «нашему всему» - русский школьник из
школы не выносил. Это отметил В.В.Розанов, сам гимназический учитель,
афористично выразившись, что если француз покидает образовательное
заведение со словами «прекрасная Франция!», то русский – «немытая
Россия». Отсутствие достоинства исторического - влечет
исчезновение этнической солидарности днесь!
Источником «Бахчисарайского фонтана» литературоведение числит
Крымское предание о некой княжне Потоцкой, услышанное в Тавриде
Пушкиным. Валентин Непомнящий предположил, что источником известия
для поэта стала Софья Потоцкая, могшая рассказать ему семейное
предание непосредственно. Но уже И.М.Муравьев-Апостол с чьим
«Путешествием по Тавриде» А.С.Пушкин был знаком, сообщая о стоящем в
Бахчисарае - нестаром роскошном мавзолее ханской любимицы, коей
приписывалось происхождение из рода Потоцких, отмечает, что таковой,
уведенной в крымский полон в последние века (где источники сохранны),
неизвестно. Между тем, происхождение сюжета очевидно. Марьям – звали
греческую царевну, дочь Кесаря Маврикия, выданную замуж за
претендента на Шахский трон [см. Л.Н.Гумилев «Бахрам Чубин»,
«Проблемы Востоковедения», №3, 1960], царевича Хосроя Апарвеза. Но
Шахиней Ирана стала ее убийца – сириянка Зайрин (Ширин в фарсийских
повествованиях). Обе они были христианками. Советские граждане судили
о романе Зайрин по романтическому сочинению «Хосров и Ширин» Низами
Гянджеви (Х II
век). У него – мистика и суфия летописи искажались под углом
мистического мировоззрения, вплоть до «исправления» фабул. А
оригинальная – персидская историография и литература говорят про эту
шахиню и ее мужа совсем иное. «В арабо-персидской традиции (ярче
всего у Динавари) Хосров
II
прежде всего – завоеватель, деспот. Он обуян гордыней. Характерна в
этом отношении упомянутая у неск.авторов история с римским всадником,
который хотел одолеть Бахрама Чубину, отнявшего царство у Хосрова.
Бахрам рассек его пополам, а Хосров смеялся: « Он
упрекал меня, и мне понравилось, что он познал тот удар, который
победил меня в моем царстве». Хосров жаждет мести за отца и долго
выжидает удобного случая. «Он захотел начать со своих дядей,
Биндоя и Бистама, забыв о помощи, оказанной ему Биндоем. Злобу против
них он копил 10 лет». Его обвиняют в неблагодарности, в убийстве
многих знатных воинов и вельмож, в том, что обилие собранных им
богатств достигнуто «путем взимания хараджа насильственным сп-бом»
(были собраны, в частности, недоимки тридцатилетней давности), в
угнетении подданных, высокомерии, хитрости… У христианских авторов
Хосров совсем другой. Он озабочен делами христиан и христианской
церкви, и в основном под этим углом рассматривается вся его деят-ть»
[В.Г.Луконин «Древний и Ранне-Средневековый Иран», М., 1987, с.179].
И из персидской же традиции мы можем узнать то, как любимица молодого
Хосроя Марьям была убита (отравлена) Зайрин, старшей шахиней гарема
[А.Фирдоуси «Шахнаме», М., 1957-1989, т. 6-й, «Сказ о Хосрове и
Ширин», см. коммент.]. Фонетическое тождество имен, как видим, у
Пушкина ближе чем в повествованиях на литературном языке Востока –
фарси (Марьям – Мария, Зайрин – Зарема). Вдобавок, Зарема – грузинка,
«забывшая веру», а в прошлом грузинский язык относили к семитическим
(каким был арамейский язык Зайрин, и как монофизитка, православными
она тоже могла относиться к ренегатам). Вкупе с точным соблюдением
схемы «треугольника» (сохраняемой в Х в. далеким от исламской
ортодоксии Фирдоуси, спустя 150 лет уже переделываемой Низами),
показывает что Пушкин во-первых, может считаться первым - более
ранним, нежели Жуковский, переводчиком фрагмента «Шахнаме» (пусть и в
«адаптированной» к месту форме). Во-вторых – мог быть знаком с
ориентальным (видимо сирийским в оригинале, судя по произношению
имен) источником, нам неизвестным вовсе.
…Хотя энциклопедическое чтение – взрослое чтение, окажись перед
школьником-пушкинистом вместо хрестоматийного учебника (или даже
специальных книг) энциклопедия «Мифы народов мира», дающая
сравнительно-исторические сведения, скажем о Персее – в справке,
объединяющей мотивы «плавания в бочке» и непорочного зачатия
(Золотого дождя), результат изучения «Сказки о царе Салтане» был бы
иной, чем это имеет место. А.С.Пушкин всё это знал - в его время
классическая мифология, пусть во многом по французским переводам,
была образованным людям знакома. По этому, например, крайне
сомнительным видится его авторство в таком, приписываемом молвой
памятнике, как «Гаврилиада», - бывшем, согласно реплике в частном
письме к Петру Вяземскому [Пушкин, письма, 01.09.1828 (ПСС, т. 10-й)]
– созданием князя Дм.Горчакова, ко времени скандала - покойного.
Ответственность за богохульное сочинение, приписывавшееся Пушкину,
друг покойника – далекий от христианской ортодоксии адепт гуманного и
легкого миросозерцания Овидия, предпочел взложить на себя – не ценя
личную славу и карьеру, но оберегая посмертную память друга,
неспособного уже отвечать сочинителя.
Но мы расскажем о другом, о том, что ныне малоизвестно по
соображениям идеологическим, но во времена Пушкина – не было известно
вовсе.
***
Корнелий Тацит описывает эту конструкцию таким образом: «среди
самого Океана, обитают общины свионов; помимо воинов и оружия, они
сильны также флотом. Их суда примечательны тем, что могут подходить к
месту причала любою из своих оконечностей, т.к. и та и другая имеют у
них форму носа. Парусами свионы не пользуются и весел вдоль бортов не
закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых
реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в
другую сторону. Им свойственно почитание власти, и поэтому ими
единолично, и не на основании временного и условного права
господствовать, безо всяких ограничений повелевает царь. Да и оружие
в отличье от прочих германцев не позволяется у них иметь каждому: оно
всегда на запоре и охраняется стражем, и притом рабом…».
Комментатор А.С.Бобович оспаривает последнее утверждение [Тацит,
1969, т. 1-й, с.439, прим.107], но оно находит соответствие в
порядках, существовавших у царей Микенской Греции, как показывают
артефакты археологов, поддерживавших связь с Дальним Северо-Западом
Европы [см. Э.Окшлотт «Археология оружия», М., 2004]. «Рассказ
Тацита о кораблях свионов подтверждается находкой такого корабля в
толще трясины на восточном побережье северного Шлезвига; этот корабль
находится в музее в г.Киле. Весла на кораблях свионов свободно
перемещались, тогда как на римских были закреплены в гнездах…»
[Тацит, прим.105].
Классическая – римская судостроительная культура требовала сборки
обшивки на наборе, вгладь, заимствованной у финикиян [Х.Ханке «Люди,
корабли, океаны», б\м, 1976, с.с. 35-37]. Однако французский ученый
пишет, что обшивка греческих судов 2-го тыс. до н.э. - Микенского
времени была клинкерной, внахлест [П.Фор «Повседневная жизнь Греции
во времена Троянской войны», М., 2004, с.с. 223-224].
…В предреволюционные десятилетия в скалах Тургайского плато, в
области Андроновской культурной общности, были открыты очень
интересные петроглифы Бронзового века. Рисунки опрокидывали
пангерманскую арийскую теорию – выводившую происхождение арийцев из
Скандинавии [ср.: С.П.Толстов «Нарцы и волохи на Дунае», СЭ, № 2,
1948, с.с. 30-32]. Бегло описанные местной помещицей – любительницей
краеведения, петроглифы перед 1917 г. подверглись обстоятельному
изучению великим русским археологом, этнографом, историком Василием
Алексеевичем Городцовым.
«Буржуазный историк» - до 1909 офицер Царской армии, после революции
- с середины 1920-х подвергаемый запрету на профессию преодоленному
лишь в 40-х (когда ученый старик был сломлен, написав покаянное
заявление о вступлении в партию большевиков), Городцов успел
опубликовать в сборнике Исторического музея описание [В.А.Городцов
«Скальные рисунки Тургайской области», Труды ГИМ, сер.археол., № 1,
1926, с.с. 38-40]. Рисунки объясняли загадочную особенность
скандинавских судов - известную на протяжении 2 тысяч лет, как по
наскальным рисункам бронзового века, так и по находкам средневековых
лодок из датских торфяников [см. Й. фон Фиркс «Суда викингов», Л.,
1982, с.с. 20-22]. Именно - наличие у них двойных штевней,
конструктивного элемента, назначение которого оставалось непонятно.
Но поскольку, наряду с этим, петроглифы открывали многое иное,
известие об этой находке старательно скрывается, и доныне - их смысл
числится неизвестным [см. там же].
Напечатана была работа В.А.Городцова до введения этого понятия:
Андроновская культура. Его в 1927 предложил, как часть периодизации и
характеристики культурных провинций Евразии, С.В.Теплоухов
[А.И.Мартынов "Археология", М., 2005, с.50]. Спустя два года ученый
был репрессирован и погиб в застенке [А.А.Формозов «Русские археологи
в период тоталитаризма», б\м, 2004, с.с. 51-52]. Это, а также
идеологические постулаты 5-го классика марксазма - акад.Н.Я.Марра,
главного врага «фашистской науки» - индоевропейского языкознания, -
надолго «закрыло» в СССР термин.
До легализации термина Теплоухова В.А.Городцов не дожил, и в корпусе
трудов, посвященных Андроновской культуре, его названная статья
обыкновенно отсутствует. В Тургайских скалах были высечены суда,
повозки, пахотные упряжки, изображенные предельно характерно: мало
где еще можно встретить европейское по типу судно, направляемое
веслами-гребками, без уключин. Наряду с Приуральем, подобные
изображения открыты в Карелии, на юге Скандинавского п-ва, на берегах
Осло-фьорда, а также в Италии - на берегах Ядранского моря. Они
приходят в Европу практически единовременно, в Х II
- Х I
в.в. до н.э. [Городцов, с.63].
Служив важным атрибутирующим признаком для арийских культур, в Азии
изображения смогли быть датированы Городцовым абсолютно - благодаря
слою пустынного загара (отложений солей железа, выделяющихся из
осадков, остающихся поверх предметов, длительно лежащих в пустыне), -
не лишь по запечатленным предметам, как датировались петроглифы
историками Европы [см. там же]. Был получен для Тургайских
изображений (снизу) ХV II
век до н.э. - близко к современной радиоуглеродной датировке
арийского комплекса Синташты (ХХ I
– ХV III
в. до н.э. ).
Оказалось, кшатрийский народ, рисовавший колесницы в плановой либо
аксанометрической проекции (в отличье от греческой передней и боковой
в ближневосточных изображениях) [см. Е.Е.Кузьмина «Распространение
коневодства и культа коня…», "Средняя Азия в древности и
средневековье", М., 1977] - чем так славится Андроновская культура, -
вторгся в Европу из Приуралья. Пришел относительно недавно - в кон.
2-го тыс. до н.э. Связанные с андроновским погребальным обычаем и
материальной культурой элементы появляются в Галльштатской культуре
- первой культуре, фракийская провинция которой может
атрибутироваться как палеославянская.
Элементы конской упряжи андроновского типа, распространяющиеся в ту
эпоху по континенту, сами по себе, говорят мало о чем - они могут
оказаться заимствованными элементами культуры, подобно испанскому
мушкету или шведской фузее времен Густава Адольфа, не свидетельствуя
миграции их создателей. Иначе будет с более конструктивно
взаимосвязанными изделиями. Но характерны именно изображения
тургайских гребных судов. Они изображались горизонтальной линией, с
поднятой оконечностью, и диагональными чертами гребцов, работающих
веслами-гребками [Городцов, с.59]. Таковые отмечаемы у кораблей
Микенской Греции, «вроде каноэ с лопатообразными веслами»
[Фор, с.219]. Уничижительный термин здесь не основателен, ибо
включаются сюда и тяжелые боевые корабли - даже с двумя гребными
палубами, тем не менее направляемые веслами без уключин,
запечатленные на микенской глиптике [см.: С.Я.Лурье «Заговорившие
таблички», М., 1960, с.66]. На них эта конструктивная особенность
была бы не рациональна - если б не была следованием древней,
возникшей в речной стране традиции. А барки похожие на египетские -
применявшиеся микенскими греками [Фор, с.с. 218-219; см.: «Античная
Греция», М., 1983, т. 1-й, с.73] мы видим среди арийских петроглифов
региона Аральского моря [см. С.П.Толстов «Древний Хорезм», М., 1948].
***
Представление, будто андроновские народы говорили не на индо-иранских,
а на западно-европейских языках, в отечественной историографии «не
принято»: идея, что «истинные арийцы» возникли на территории СССР,
была для «антифашистского» кремлевского агитпропа неприемлема. Как и
днесь: «…важность научной постановки проблемы происхождения
индоиранцев в современной России обусловлена и тем, что в
постсоветский период получило широкое распространение глубоко
антинаучное представление об арье-славянах. …Идеи арийского
происхождения славян попали даже на страницы учебников и активно
пропагандируются средствами массовой информации. Этому крайне
опасному для многонациональной страны потоку противостоит всего
несколько работ» [Е.Е.Кузьмина «Арии – путь на юг», М.-СПб.,
2008, с.13], - откровеннее и не скажешь.
Но мы можем указать ей независимое подтверждение. У классических
греков – у дорян Лакедемона и Крита, ахеян и ионийцев Милета
сохранялся этнографический реликт, наследие давно минувших эпох,
выявленное Соломоном Лурье – возрастные союзы [Лурье «История
Греции», СПб., 1993, с.с. 220, 223]. Это – наследие архаической
эпохи, когда варны (дословно - цвета) еще не оформились в сословия,
как они известны по индо-иранским памятникам, оставаясь - мужскими
возрастами, подобно возрастам воинов латинского легиона. У индусов и
персов варны – сословия, это же состояние свидетельствует нартовский
эпос народов Кавказа. Но именно так – по возрастам – еще хоронили
своих покойников андроновцы Петровской культуры, среди культур
Андроновского типа считающейся классической [Г.Б.Зданович «Основная
характеристика…», «Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья»,
Челябинск, 1983].
В 3-й\4 2-го тыс. до н.э. – не смотря на грандиозности местных
Карпатских и Кавказских месторождений, начавших разрабатываться едва
ли не первыми в мире, в Европу, тем не менее, неожиданно начинается
импорт металла волжско-уральского и зауральского происхождения
[Е.Н.Черных «Древняя металлообработка на Юго-Западе СССР», М., 1976,
гл. 7-я]. Металлурги, сменившие своих предшественников, словно и не
подозревают об местных рудных богатствах. В Дунайскую область
приходят повозки на легких ажурных колесах со спицами [А.Росс
«Повседневная жизнь кельтов…», СПб., 2004, с.105].
Овладевшие новыми средствами транспорта, ставшие мобильными народы -
начинают расселяться в соседние страны, чья военная организация была
менее гибкой. Обозначение моногамной семьи в нашем языке:
супружество, дословно – парная, симметричная (относительно дышла)
запряжка. А ведь на Руси (известной нам) так не запрягали – запрягали
лошадей либо «гуськом» (на узких лесных дорогах), либо – с
относительно недавнего времени «тройкой». Термин запомнил эпоху 2-го
тыс. до н.э.: так запрягались боевые колесницы, далее вытесненные
конницей как оружие, а как церемониальное средство - расширившие
запряжку. Старославянское наименование воинского отряда – чета, по
второму значению указывает на семейную пару, ибо члены воинской варны
– «юноши» в терминологии Геродота [Э.А.Грантовский "Проблемы изучения
общественного строя скифов", ВДИ, №4, 1980, с.150] (принципы- в
структуре латинского легиона), отселяясь за территорию общины,
уводили с собою девок на выкуп которых для легального брака средств
не имели, обряд чего передает Повесть Временных лет: «на игрищах
между сел… с нею же кто совещашеся».
И именно по-андроновски – по-тургайски оказались нанесены изображения
лОдей, возникающие практически единовременно в Х II
- Х I
в.в. до н.э. на скалах Карелии (показывая путь в Скандинавию),
Норвегии, Италии.
Новация, появляющаяся в Европе, отличие от тургайских изображений -
состоит в том, что на петроглифах кораблей, выполненных «народами
моря» в скалах Италии, возникают хар-рные съемные носовые украшения.
Идею их - завоевателям Европы навеяли, по-видимому, развитые носовые
части судов критян [см.: «Античная Греция», т. 1-й, с.73], отливаемые
из металла.
Рисунки раскрыли загадку лодок, находимых в торфяниках скандинавских
болот, смысл их непонятных двойных штевней. Оные - служили для
крепления украшений этого типа. Изображения на галльские монетах -
свидетельствуют более позднюю, совершенную форму, с показом
устройства самого крепления [см.: Росс, рис.37].
3.Волшебная птица
Фэн
…Одной любви музЫка
уступает, но и любовь – мелодия. (А.С.Пушкин)
«Внимание исследователей
Центральной Азии привлекает одно труднообъяснимое явление. Несмотря на
то, что в культурной области Средиземноморья и Индии, с одной стороны,
Дальнего Востока, с другой, разделены бесплодными пустынями,
непроходимыми без коней и верблюдов, в терминологии народов
индоевропейских и дальневосточных встречаются странные совпадения. Нек.
слова-термины, несомненно очень древние, на разных языках звучат
одинаково и означают одно и то же. Напр., китайское «фэй» означает
наложницу императора, шире – очень красивую и могущественную женщину…
Удивительная волшебная птица по-китайски «фэн»… уж не феникс ли? …Не
ставя вопроса о том, кто у кого что заимствовал, мы констатируем, что
обстановка для культурного обмена между западным и восточным краями
Ойкумены была, и датировать ее следует глубокой древностью, потому что
в первые века до н.э. Рим и Китай узнали друг о друге впервые и хар-р
их культурного обмена был тогда совсем иным», - писал некогда в
сугубо климатологической статье Лев Гумилев [«Гетерохронность
увлажнения…», «Вестник ЛГУ», № 6, 1966].
«Предание о Зарере» - древнейшая иранская поэма, дошедшая до нас, уже
использует как эпитет, полагаемый хрестоматийным (приложенный к
общеизвестному герою), выражение: «топоры Рустемовы».
Парфянское стихотворное прение «Ассирийское дерево» (известна редакция
III – I V
в. н.э.) - поминает Рустема и Исфендьяра, как пару
противопоставлявшихся героев (как Сигурда и Гуннара), имена и подвиги
которых равно стали хрестоматийно-эпитетными [см. "Поэзия и проза
Древнего Востока", М., 1973]. Но их литературное раскрытие нам
известно лишь в средневековых памятниках - начиная с Х века.
Стихотворное сказание об Исфендьяре - герое парсийских преданий,
начато было иранским поэтом Дакики - оппонентом ахриманийской арабской
религии, тайным зороастрийцем, убитым на оргии собственным тюркским
пажом. Отдавая долг памяти коллеге, А.Фирдоуси включил в «Шахнаме»
тысячу бейтов, оставшуюся от ненаписанной поэмы, и далее – своими
словами воспроизвел в Царь-Книге это парсийское предание, с
сохранением специфически маздаяснийских деталей [А.Е.Бертельс
"Художественный образ в искусстве Ирана IХ - ХV веков", М., 1997,
с.240].
Этим он доказал свою точность сказителя, ибо лично Фирдоуси –
воспреемник кушанской историографической и историософской традиции,
более древней, он враждебен религии Виштаспы – чуждой персам и
навязанной им [см. Л.А.Лелеков «Авеста в современной науке», М., 1992;
Б.И.Кузнецов «Древний Иран и Тибет», М., 1998]. Никакой зороастриец
«святого царя» парсов Гуштаспа (Виштаспу) представить подобным
негодяем, как это показано в «Шахнаме», не смог бы [см. Е.Э.Бертельс
"История персидско-таджикской литературы", М., 1960].
Надежный персидский список данного повествования «Шахнаме» - новеллу
об одолении Исфендьяром, врагом Рустема, птицы-Симурга иллюстрирует
миниатюрой, где Симург изображается в чисто китайском стиле [Бертельс,
1997, с.241, рис.4]. Это позволяет прибегнуть к китайскому
этимологизированию изображенной (в оригинале Симург - женского рода).
«В китайской традиции Фэн – царственная птица, её появление на небе
предвещает рождение человека, обладающего совершенной мудростью.
Иногда самка и самец птицы Фэн символизируют императора и императрицу
Китая (в европейских переводах Фэн - феникс). Когда птица Фэн поет на
горе Куэньлунь, на земле расцветают деревья. Фэн – одно из четырех
священных существ (драконы, фэн, белый тигр и черепаха),
символизирующих весну и восток, лето и юг, осень и запад, зиму и
север. Фэн появляется лишь в периоды мира и благоденствия, последний
раз эту птицу видели в 1368 г. н.э.. Среди 360 видов птиц Фэн –
владыка, царь, император. У птицы Фэн голова курицы, шея змеи, спина
черепахи, хвост рыбы. Перья у нее пяти цветов (что соблюдалось на
многих персидских миниатюрах). Спускаясь на землю, Фэн садится только
на деревья и питается их семенами…» [там же, с.241, прим.].
Описание – достаточно характерно, если учесть, что делалось оно
грамматиками, знавшими «Феникса, птицу с ликом девы» лишь из
бестиарийной литературы. Следующее предание, описывающее эту птицу,
нам знакомо. Персидские словари, в частности цитируемый
Бертельсом-младшим «Бурхан-и кати», сообщают: «Кикнос… на румийском
[т.е. византийском] языке – птица необыкновенно дивной окраски, с
прекрасным голосом. Говорят, что в её клюве – 360 отверстий, и она
садится на высокую гору против ветра, и из её клюва исходят самые
удивительные звуки; по этой причине туда слетается множество птиц.
Некоторых из них Кикнос хватает и пожирает. Говорят, Кикнос живет
тысячу лет, и когда проходит тысяча лет и жизнь её приходит к концу,
она собирает много дров и садится сверху, и начинает петь, и прихолит
в экстаз, и начинает так бить крыльями, что из них вылетает огонь и
попадает на дрова, и птица с дровами сгорает, и из её пепла появляется
яйцо, а пары у Кикноса нет. Музыку познали [люди] из её напевов»
[там же, с.203]. Иранский поэт-мистик Аттар «в своей поэме [«Мантик-ат-тайр»],
содержащей синтез всей «птичьей символики» традиции, приводит
небольшую символическую притчу о Кикносе, не введенную им, однако, в
канву основного повествования поэмы о тридцати птицах и Симурге. Почти
все внешние детали, приведенные в словарях, присутствуют в рассказе
Аттара (длинный клюв, музыка, огонь, рождение из пепла), однако притча
Аттара содержит четкую суфийскую концепцию и мораль – совет аскетам,
мистикам символически подражать этой птице. Грубые, физические детали
словарей заменены у Аттара духовными объяснениями. Так, напевы
возникают в клюве Кикноса не от ветра, а сама птица грустно стонет от
тоски и одиночества в земном мире и предчувствия близкой смерти.
Кикнос не пожирает птиц, собравшихся слушать ее напевы, а птицы
гибнут, ибо лишаются сознания от экстаза, вызванного красотой ее
пения, музыки клюва-флейты» [там же, с.204].
«Фригийское» (в эллинском смысле) [см. М.Гаспаров «Избр.Труды», М.,
1997, т. 1-й, с.13] происхождение музыки Кикна - Аттар раскрывает. «Связь
Кикноса с «изобретением» музыки объяснена у Аттара почти
рационалистически. …Некий философ («филсуф») подружился с Кикносом и
«вывел» музыкальные знания (`илм-и мусики) из «голоса» (напевов) этой
птицы. …«Новый» Кикнос же «возникает» из холодного пепла сгоревшей
предыдущей птицы, без всякого таинственного яйца» [Бертельс, 1997,
с.204].
Х.Риттер отмечает, что Кикнос – по-гречески лебедь [там же].
И образ его – Кикна, священной птицы троянского бога Аполлона - был
некогда заимствован эллинами у пеласгов - древних балто-славян, в
стране Троаде, где еще в античные времена - издревле известен город,
чье имя классическими языками передается как Лебед [см. Немировский,
с.136].
Дальнейшее открывает русская былина, как свидетельствуют древние
рукописные сборники - вторая по популярности меж средневековых русов,
после повествований об Илье Муромце ["Былины в записях и пересказах
ХVII - ХVIII в.в.", М.-Л., 1960].
4.Продолжение
«Сказки…»
Посылает
Владимир-князь Михайлу Потока на охоту - настрелять ко княжескому
столу гусей-лебедей. Придя ко синю морю, богатырь исполняет поручение.
Под конец, видит он лебедушку, что «через перо вся из золота, а
головушка у ней увенчана красным золотом, а скатным жемчугом усыпана».
Положив уже стрелу на тетиву, Поток слышит обращение к себе Чудо-птицы,
а далее видит, как на крутой бережок выходит красна девица, Авдотья
(«имя-затычка» христианских времен) Белая Лебедь.
Как положено тому герою, о котором мы чаще узнаем из поэмы Пушкина,
адаптированной во вкусе его эпохи - присвояющей герою
италианизированное имя (Гвидон), - Михайло женится на Деве-оборотне ,
с заповедью между супругами - чтоб тот, кто переживет друга, похоронил
себя вместе с ним. А.С.Пушкин знал эту песнь - по сборнику
стихотворений в записи Кирилла (Кирши) Данилова [о нем см. в сб.
«Русский фольклор», вып. 28-й, СПб., 1995], опубликованных
Калайдовичем в 1804 году.
В
могилу Авдотьи сходит богатырь, погребаемый вместе с конём. К супругам
же - в могилу наведался Змей, жгущий и палящий всё кругом себя, здесь
– в подземном царстве сражаемый Потоком. Отрезав змеиную голову, Поток
мажет жену змеиной кровью, и так пробуждает усопшую. Созванные криком
из-под земли, Киевские богатыри раскапывают могилу.
Таково начало варианта былины об Михайле Потоке, известного по записи,
для Акинфея Демидова выполненной Киршею Даниловым, а также и по более
старым рукописным сборникам.
Змееборческий сюжет
органически входит в состав сказания о Михаиле Потукском [ А.Н.Веселовский
«Разыскания в области русского духовного стиха», вып. 9-й, СОРЯС, т.
32-й, №4, 1897 ], как можно понять, из житийной литературы
усвоенный современным составом русской былины, вместе с заимствованием
имени главного героя. Но выражения и
мотивы, не всегда понятные при прослушивании или чтении русских былин,
находят разъяснение себе - по привлечении гораздо древнейших
источников, при сравнении их с греческой мифологией. И как вменила
христианская агиография деяния героя Микенских времен Геракла,
победителя Лернейской Гидры и морского чудовища Кит (пожиравшего
Илионских дев), – Георгию Победоносцу, так вменяется змееборческий
подвиг - болгарскому первохристианину Св.Михаилу.
Как, к слову, имеет место и обратное явление, и на Руси, приобретшей
книжную изящную словесность поздно, мы видим, как бы в окостеневшем
виде, древние формы мифов – в Элладе издавна уже трансформировавшиеся
профессиональными литераторами, в угоду вкусу эпохи.
«Слово о полку Игореве, служа во многих
случаях связью между историческим эпосом и мифологическим, и здесь
предлагает драгоценное свидетельство в мифическом облике девы,
плещущей лебедиными крылами на синем море. По свидетельству древнего
слова, приписываемого св.Григорию, славяне чествовали каких-то
берегинь, т.е. прибрежных богинь, выходящих из воды на берег, или
горынянок (брег - гора)», - писал ученый позапрошлого века,
[Ф.И.Буслаев «Народный эпос и мифология», М., 2003, с.218]. Известный
писатель, а по первому роду занятий – фольклорист Д.М.Балашов датирует
былинное сказание, чей сюжет был вменен Михайле Потоку,
скифо-сарматской эпохой. И действительно, похороны трупоположением,
где воин погребается вместе с конем и женой, характерны той культуре.
Славяне, будучи народом воинственным, следовали обычаю сати, но
покойников кремировали, дабы не оставлять тела на осквернение врагам.
Но
ряд элементов сказания намного древнее, например возможность подхорон
мужа к покойной жене. Она возникает в колониальном ответвлении Срубной
культуры - Тазабагъябской культуре, среди предков массагетских племен,
в доСиявушево время, и лишь там супруги числятся нераздельными,
подхороны вдовы (вдовца) производятся зачастую спустя многие годы
после первой смерти [см.
А.В.Виноградов «Тысячелетия,
погребенные пустыней», М., 1966, с.39 и дал. ].
Целительные же свойства змеиной крови напоминают нам о подвиге Сигурда
– из засады, сидя в вырытой яме, поразившего змея Фафнира, искупавшись
в его крови и обретя неуязвимость. Традиционно, змеиный яд смертоносен
– в нем погибнет, сразив Мирового Змея, Тор, смертельный ожог получают
Геракл и герой родственного скандинавскому(!) - английского эпоса
Беовульф. Герой южно-иранского (персидского) предания Кершаспа спасся
от змеиного яда лишь благодаря сгоревшей, защитив, однако, тело,
кольчуге. Где мог возникнуть мотив, кем заимствован?
Сигурд принадлежит к роду Вельсунгов – он неуязвим для яда, но мы
имеем все основания видеть здесь «цивилизуйное» заимствование из
Греко-римских источников, рассуждая о превратностях судьбы, много
писавших о Митридате Евпаторе и нек.иных героях поздней античности,
страшившихся отравления и сделавших себя невосприимчивыми к ядам, но
погибших - пронзенными мечем. Скандинавы наемничали в Западно-Римской
империи, возвращаясь на родину с атрибутами ее культуры, что
засвидетельствовала археология [Г.С.Лебедев "Эпоха викингов в
Сев.Европе", Л., 1985, с.30]. Могли они принести и сюжеты литературы.
Как будто, в русской былине эпизод выглядит органичней. Смерти («профанной»
смерти) русскому богатырю нет, по закону жанра былины. Сюжет
вопрошания витязем (Сигурдом) королевны (Сигр-дривы – предназначенной
витязю из рода Сиги), присутствующий в песнях Эдды и хранимый немецким
сказочным фольклором - знающим генетически общие элементы с русским [ Ф.И.Буслаев
"Исторические очерки русской народной поэзии и искусства", т. 1-й,
СПб., 1861, с.273 ], мотивирован там слабее
нежели в источнике, бытовавшем на Руси, предполагает зависимость от
него. Более полным – и лучше мотивированным, по заключению
Ф.И.Буслаева, этот эпизод является нам в средневековом агиографическом
романе, посвященном князю из рода Ольговичей Давиду Муромскому (нач.
Х III
века ) - «Повести о Петре и Февронии» [там
же, с.240 ].
А другую параллель с древнегерманской сагой мы находим в
Нартовском сказании, приводимом французским ученым, где раскрыт смысл
знаменитейшего образа «скифского» изобразительного искусства –
Скифского Оленя. «Сослан сидел на ныхасе. Вскоре пришел Урызмаг с
поднятыми плечами и опущенной головой. «Почему ты такой скучный,
Урызмаг?» - спрашивает его Сослан. «Много я по свету ходил, но
такого чуда со мной не случалось, - сказал Урызмаг. – Сегодня я
охотился на болоте. Вдруг вижу – лучи солнца осветили оленя с
18-отростковыми рогами. Подошел я к нему на расстояние выстрела,
прицелился и только хотел пустить стрелу, как стрелы мои разлетелись
по сторонам, ни одной не осталось в колчане. Тогда я схватил копье и
догнал оленя, но только приготовился его ударить, как копье выскочило
у меня из рук и один бог знает, куда подевалось. Олень же вскочил и
убежал. Хоть я и погнался за ним, но поди найди его – исчез. А олень
был такой, что шерсть на нем была золотая». «Ну, если мне
достанется этот олень, то не будет на земле Нартов никого знатнее меня»,
- подумал Сослан. Стал он подкрадываться осторожно, от былинки к
былинке и подошел на расстояние выстрела. Вложил в лук стрелу,
взмолился Богу: мол, помоги мне завладеть этим зверем – и прицелился.
Олень даже не шевельнулся. Только Сослан хотел пустить стрелу, как все
его стрелы рассыпались и ни одной не осталось в колчане. «Опозорюсь я
совсем», - сказал Сослан, схватил копье и пошел на оленя. Олень тут же
вскочил и помчался к Черной горе. «Всё равно я тебя не оставлю», -
сказал Сослан и последовал за ним. Достиг олень Черной горы и скрылся
в одной пещере. Это была воспитанница семи великанов – дочь Солнца
Ацырухс» [ Ж.Дюмезиль
"Скифы и Нарты", М., 1990 ,
с.с. 106-107]. Вышли ему навстречу великаны, хозяева пещеры, хранители
чистоты Ацырухс, и просили, чего он хочет? «Я Нарт Сослан, и мне
нужны либо еда, либо бой, а иначе жить не умею» [там же, с.107], -
отвечает гость. Взяли его великаны своими ручищами, положили на стол,
и давай резать кинжалами. Но Сослан – герой, тело которого неуязвимо,
литое из булатной стали, прошедшее закалку в кузнице кузнеца,
принявшего роды зачатого в скале героя. И клинки лишь отскакивают от
него, впитавшего силу огня. «Отпустили они тогда Сослана и сказали:
«Пойдем спросим нашу воспитанницу – дочь Солнца Ацырухс». Пошли они к
дочери Солнца и говорят ей: «Гость у нас. Зовёт себя Нартом
Сосланном. Хотим его зарезать, но кинжалы наши не берут его». Когда
дочь Солнца услышала это имя, она сказала: «Если он Сослан, то это
мой суженый!». Великаны её спросили: «А как нам узнать, Сослан
это или нет?» - «У Сослана» между лопатками черная родинка.
Разденьте его, и если у него меж лопаток родимое пятно, то это, верно,
Сослан»» [там же, с.с. 107-108]. Оно так и оказалось, и Сослан
женится на Ацырухс.
Здесь родимое пятно помещено случайно, и как будто, нет мотива
змееборчества, воздействия змеиного яда не видно, но после того, как
возник мотив стальной неуязвимости героя - у овладевших секретом
подобной стали кавказских племен, первый мог и утратиться. Мотив
погребения заживо в смазанной форме здесь присутствует, так (как можно
понять) погребается пра-праматерь Нартов – тоже русалка-оборотень
Дзерасса, уже в кургане от бога рождая праматерь тех Сатанай [см. "Нартские
сказания", пер.В.Дынник, М., 1949]…
Икона Птицы-Симург, как идентифицировала это изображение Камилла
Тревер, появляется на скифском артефакте V I
в. до н.э. - как фантастическая птица несущая в пасти змею [см.
К.В.Тревер «Симург – Сенмурв - Паскудж», Л., 1937]. Как полагала
сотрудница Эрмитажа, относительно редкое использование в скифском
искусстве этого популярного в Персии образа связано с тем, что
изоморфным ему был популярнейший Скифский Грифон. В древнерусском
искусстве Грифон используется широчайше, но имеет неожиданную для нас
символику. «Грипис» - был символом Богоматери, именно Грифон когтит на
белокаменной суздальской резьбе зайца («лжезайца») с копытами, и
именно Дева Марии – должна была, считалось, сразить Антихриста,
явящегося в м i ръ
[О.В.Белова "Славянский бестиарий", М., 2000].
Далее рассказывает вдова философа Ивана Ильина, труды которой, к
сожалению, известны гораздо менее, нежели ее мужа, а данная,
переизданная редакцией газеты «Потаенное» в наступившем году, книга -
настоятельно рекомендовалась читателям еще Сергеем Лесным: «…Как
олицетворение влаги, русалка живет в хрустальном чертоге на дне реки
или в глубоком омуте; её жилищем может быть также море, озеро и
колодезь. …Как воплощение огня, русалка пронизана светом. Ее
волосы золотятся, ее глаза горят и сверкают, дневным солнцем озарено
ее волшебное жилище. Она может обернуться огненно-рыжей белкой –
зверьком Перуна, олицетворяющим молнию. До сих пор народные
празднества, возникшие из культа русалки, сохраняют связь с культом
Перуна: весенние русалии справляются в четверг, т.е. в тот день
недели, что был посвящен богу-громовнику… Огонь и влага в естестве
русалки роднят её с главными религиозно чтимыми деятелями земного и
небесного мира. Объединяясь в ней, эти силы делают её образом живой
воды, играющего меда, т.е. напитка бессмертия» [Н.Н.Ильина
"Изгнание норманнов", СПб., 2010, с.с. 153-154]. Греческое
metle
значит опьянение, др.-инд.
Madhu ,
соответственно – сладость, сладкое питие [О.Шрадер «Индоевропейцы»,
СПб., 1913, с.72]. И греческому герою Ясону (дословно - Рок) «Царь
ставит условием исполнение трех гибельных подвигов – другими словами,
отправляет юношу на верную смерть. Но ему помогает любовь – любовь
царской дочери, царевны Медеи. Её имя - значит «мудрая»; наша Василиса
Премудрая, выступающая в такой же роли – прямой перевод греческого
basilissa Medeia» [Ф.Ф.Зелинский «Из жизни идей», М., 1995, т.
1-й, с.135]. Имя это оказывается тождественно имени королевы Медб –
персонификации Ирландии (Айрены) в кельтских сагах [Ф.Леру,
К.Гюйонварх «Кельтская цивилизация», СПб. - М., 2001, с.86], так же
образуемого от слова «Мёд» ["Саги об Уладах", М., 2004,
примечания], – бывшего другим, наряду с Солнцем, символом нетварного
света. «Наиб.частые мифические темы дохристианской Ирландии так или
иначе превозносили женственность, и это не было случайностью или
особым выбором переписчиков:
-аллегория или
воплощение Ирландии в лице молодой женщины совершенной красоты,
которая тоже была образом и воплощением Власти. Женщину и власть брал
король, однако она тоже выбирала его и …всегда была окружена
мужчинами.
-прекрасная вестница из Иного Мира, которая ищет счастливого
смертного, чтобы увезти его на хрустальной лодке и подарить, со своей
любовью, вечное блаженство »
[Гюйонварх, Леру, с.86].
***
Недавно Валерий Гергиев порадовал петербуржцев «Тетралогией»
Р.Вагнера. Не мне судить о постановке и исполнении, как дилетант, я
интересуюсь самОй музыкой, драматургическими ходами автора. Но здесь
будет интересно рассказать о происхождении сюжета «Величайшей
«Божественной комедии» нов.времени», - как назвал «Кольцо
Нибелунга» Тадеуш Зелинский.
В начале минувшего века на свалке древнеегипетского города Оксиринха -
среди выброшенных 2 тыс. лет назад мусора, археологами был найден
текст на папирусе, текст дотоле неизвестной трагедии Еврипида «Ипсипила»
(«Высоковратная») - Лемносского извода хорошо известной греческой
легенды об Аргонавтах. «…Политика не создает, а только соединяет.
Она могла перенести на Лемнос брак Ясона и Ипсипилы; его самого она не
создала, а воспользовалась готовым уже элементом саги», - написал
Зелинский в очерке об этой находке [1995, с.135]. - «К его разбору
мы переходим теперь – и этот разбор выяснит нам, между прочим, и
загадочное имя «Высоковратной» царицы, необъяснимое на почве чисто
лемносских преданий. Заведет же он нас в самую сердцевину греческой
мифологии – в миф о Спасителе царства богов. …Эта формула, добытая
методами исторической мифологии на греческой почве и проверенная
методами сравнительной мифологии на почве индоевропейской, гласит так.
Царству богов грозит гибель от сынов Земли – гигантов. Чтоб отвратить
эту гибель, Зевс создает, в соответствие с решением рока, человека
божественного Семени. … Это – тот же миф, который является центральным
и в германской мифологии – миф о Сигурде-Зигфриде. В Греции, в силу ее
племенного дробления, и спаситель расщепился на несколько
мифологических образов: его называют то Гераклом, то Ахиллом, то
Мелеагром, то Ясоном…» [там же, с.133]. «… Имея
подругой вещую Деву, Сверхчеловек легко торжествует над кознями тех
сынов мглы, которые хотят его погубить преждевременно, до наступления
роковой борьбы, чтобы лишить царство богов всякой надежды на спасение.
Но вот слепая случайность ее самое отдает во власть сынам мглы: Дева
делается пленницей гигантов. Теперь сам бог вступает в действие;
роковая война началась. Оба они, и бог и Сверхчеловек, идут на
твердыню гигантов, выручать Деву и защищать царство света против мглы.
Победа им сопутствует; уже почти взята туманная твердыня врагов –
вдруг происходит то, что выше всяких расчетов. Будь то коварство
врагов или решение рока – но Сверхчеловек забывает о своем намерении,
о том, ради чего он вступил в бой с врагами: мы видим его во власти
прекрасной дочери их племени; из-за нее он изменяет своему призванию,
изменяет той, что отдала небесное блаженство за него. Все
противодействия тщетны: мы знаем ведь, над ним нет закона, кроме его
личной воли. Тогда любовь небесной Девы превращается в смертельную
ненависть: по ея решению и указанию гибнет от руки и оружия врага ее
неверный жених, намеченный роком спаситель царства богов. Но и ее
жизнь отныне разбита: она бросается в пламя его костра, души обоих
нисходят в ад – наступает поворот в мировой войне, светлое царство
богов неудержимо близится к концу .
Таково в общих
чертах, древнейшее сказание европейского человечества … »,
- писал Зелинский в очерке «Елена Прекрасная», работы «Соперники
Христианства» [«Из жизни идей», т. 3-й, с.с. 154-155]».
Продолжение русской былины об Авдотье Белой Лебеди говорит: «…Наезжало
на Киев …40 царевичей; требуют, чтобы князь Владимир выдал им эту
богатырскую молоду жену, не то они весь Киев повырубят. …Борьба из-за
прекрасной жены, воспеваемая в Илиаде, в финской Калевале и других
народных эпосах, получает здесь более определенный характер,
разъясняемый скандинавским мифом о том, как великаны требовали от
богов Фреи, прекрасной супруги Одиновой, и как вместо неё, в её
платье, в жилище великанов отправляется в виде невесты Тор. Так и
Поток перерядился в платья женские и пошел к тем царевичам.
Поприветствовал их, спрашивает: За кого же мне из вас замуж идти? Ведь
у вас из-за меня много кровопролития напрасного. А вот я стрельну из
туга лука: кто первый мою стрелку найдет, ко мне принесет, - за того я
и замуж пойду» [Ф.И.Буслаев «Русский богатырский эпос», М., 1862,
гл. 5-я]. Устремившихся на поиски стрелы женихов - Поток истребляет
по-одиночке. Но к его возвращению, Белую Лебедь уводит царь Вахрамей
Вахрамеевич («имя-затычка», используемое в христианские времена)…
Авдотья Белая Лебедь - изменяет Потоку, но не рубит его секирой, как
Клитемнестра, а превращает, поднося ему чару зелена вина, в бел-горюч
камень. «Как Девкалион и Пирра, бросая камни позади себя,
превращали их в людей, так эта вещая жена Лебедь Белая, наоборот, -
Перемахнула Михайла через себя,\ сама говорила таковы слова:\ Где был
душечка Михайло Поток Иванович,\ тут стань бел горюч камень,\ а
пройдет времечка три году,\ и пройди сквозь матушку сыру землю»
[там же], - видим мы «недосказанное» эллинскими мифографами
продолжение древнейшего мифа о Прометее.
И по определению русского ученого В.А.Городцова - штевни кораблей,
пришедших три с четвертью тысячелетия назад из Аркаимского края в
Средиземноморье, украшали - в Тургае ранее отсутствовавшие – именно
головы Лебедей, одетые рогатыми кичками (свадебный атрибут, носившийся
женой-молодкой), - теперь, в ХII – ХI в. до н.э. - запечатленные на
европейских петроглифах [Городцов, с.с. 54-57].
Обряд погребения в лодье фиксируется достаточно поздно, и как кажется,
лишь у скандинавов. Данные языка предоставляют нам, однако, гораздо
более древнее свидетельство. Нава – по-чешски могила, Навью –
по-древнерусски звался ад, загробный мир (отсюда наваждение). И это
слово сохранилось в латинском наименовании судна –
navis
(фр.
naval )
[Ф.И.Буслаев «Песни Старшей Эдды о Сигурде и Муромская легенда»\ см.:
Буслаев «О литературе…», М., 1990, с.152, прим.1]. Я не убежден в
точности данной этимологии глагола водить-, но в прошлом - пути
сообщения были водными, и дорога, старослав.драга – это именно водная
дорога [Д.Я.Самоквасов «Историческое значение городищ», 1873
(отд.оттиск ГПБ), с.42]. Вода – это слово есть лишь в славянских и
германских языках, древнее ее наименование было иным: вар, откуда
Вретище, ад (ср.: инд. Варуна, анатолийск. Аруна). Но именно названный
смысл корабля сохранился в обычае раскольников изготавливать гробы –
лишь долбленки, из цельной колоды [Ильина, с.86].
Р.Жданович
|